О чем мы никому не расскажем. Сборник рассказов

На следующий день мы с Ребеккой оба сказались больными. Честно говоря, после пережитого ужаса я предпочел бы валяться в кровати, но времени расслабляться никак не оставалось. Мы честно разделили обязанности: я направился в супермаркет, Ребекка порулила в знакомый ей магазин индийских пряностей, а хорошенько надравшийся с утра Кейл с запасным бутылем водки в руках смело отправился на разведку. «Не боись», — сказал Кейл в дверях. — «Я вернусь к вечеру. А если не вернусь — вы знаете, что делать.»

— Ну и вечеринку вы закатываете, мистер! — покосился на мою коляску кассир в супермаркете. А я сгорал со стыда — коляска доверху была забита самым дешевым и низкопробным спиртным, какое только нашлось, в самых огромных и уродливых эконом-упаковках. Была там водка, текила, виски, питьевой спирт — чем выше градус, тем лучше! По настоянию Кейла я добавил еще пару ящиков самого дешевого и пенящегося пива. И вернувшись, и выгрузив из багажника всю эту отраву, я немедленно отправился в следующий супермаркет. А потом еще и в третий.

Ребекка же притарабанила целый багажник тряпичных мешков, пахнущих, по моему мнению, нечищеной уборной на бомбейском рынке. «Самые крепкие, что есть.» — похвасталась она. Правда, они не знают, что такое кижме и акурма. Но мне надавали еще всякого», — и она начала перечислять названия, звучащие как санскритские заклинания. «Я просила против домовых чертей», — засмеялась она.

— Мы им сделали годовую выручку, — вздохнул я, пробежав глазами ее счет. Счастье еще, что Ребекка не видела моих счетов.

Совсем уже ночью вернулся Кейл, шатаясь, впрочем, утверждая, что он «удручающе трезв».

— Мне пришлось прождать до вечера, — пыхнув перегаром, сообщил он. — Кто бы знал, что они открываются только в темноте?! К тому же, меня в очередной раз чуть не сожрали. А все потому, что я чист, как стакан из посудомойки! Чтоб они подавились, адские твари! Я плеснул им в рожу полпузыря.

— Значит, мы сможем выйти на дело только завтра вечером, — заключил я изо всей его тирады. Старик кивнул.

— Как жаль, что нельзя вызвать «Охотников за привидениями», — с сожалением сказала Ребекка.

День тянулся бесконечно. Роджерсен не давал мне прохлаждаться, еще с утра вызвав меня в контору — намечался визит крупных застройщиков. А я все никак не мог сосредоточится на работе, находясь в какой-то прострации. В голове крутилось и бухало огромное мельничное колесо: а что? а как? а если?

Не каждый же день выходишь на смертельный бой с неизвестной природы жуткими созданиями. И, положа руку на сердце, не каждый день уничтожаешь дело рук своих, свою Американскую Мечту, золотоносную птицу в клетке, обернувшуюся подлой сиреной. Роджерсену я так и не сказал ни слова, сначала все никак не мог начать разговор, а потом махнул рукой — все равно завтра сам обо всём узнает.

Таким образом, в шесть часов вечера к пипидому номер двадцать шесть подъехал черный «Крайслер». «Крайслер» был битком набитый звенящими бутылками и зловонными мягкими мешками, и три тени в черных масках стали сосредоточенно выгружать ящики и коробки. Варианты с вертолетом и подъемным краном нам сразу пришлось отмести из-за дороговизны и привлечения чрезмерного внимания, поэтому содержимое Крайслера самым ненадежным на свете образом отправлялось на пипидомовском лифте на сорок седьмой этаж. И доехало на удивление благополучно. Наверху дежурила, разгружая лифт, Толстая Пэт с неизменным термосом вонючего кофе наготове.

Вы когда-нибудь взбирались по лестнице на сорок седьмой этаж? И не пробуйте, не советую. Ад и пламя, седьмой круг с четвертью. Я сдавался восемь раз. Я убеждал Ребекку все бросить. Я доказывал Кейлу, что и на лестнице нас могут премиленько слопать, вот сейчас, за этим поворотом или еще этажом выше.

Но эта упрямая парочка была неумолима, а я тащился у них на хвосте, как мешок с тем самым, что мы только что удачно отослали наверх.

А потом я отдувался, как альпинист-марафонец, и мы стояли у окна пожарной лестницы, и ждали, глядя в близкое небо, и время до полной темноты тянулось, как лакричная жевательная резинка, наматывая минуты на километры. И, наконец, Кейл торжественно произнес:

— Начали.

И открыл гладкую белую дверь с черным замком, которую я до сих пор совершенно не замечал. За дверью оказалась обычная мужская уборная с широкими жестяными писсуарами. Ребекка сначала застопорилась на пороге с вопросом «а женского тут нет?», но Черная Пэт вручила ей большое поломойное ведро, и Ребекке стало не до вопросов.

А потом началось такое, чего я никогда не забуду: мы с гиканьем и хохотом выплескивали в ведра отвратительно пахнущее пойло, залакировывали сверху мыльным пивцом, а Ребекка точными движениями заправского алхимика замешивала в эту смесь ковш ядреных индийских специй. Получившееся зелье Кейл ведро за ведром отправлял прямехонько в писсуар, приговаривая:

— Кушай, дорогой! Кушай на здоровье! Пей до дна! Пей до дна! За маму! За папу! За Старуху Родригес! За Патрика, за Ринальдо!

— За Джорди! — с размаху плеснула из ведра Толстая Пэт.