О чем мы никому не расскажем. Сборник рассказов

— Вода, кофе и кофе с сахаром, — пояснил Артур. — Выключай микрофон, когда будешь пить. Вроде все. Вопросы есть?

— Я буду один? — с недоверием спросил Тим.

— Да, конечно, — Артур похлопал его по плечу. — Иначе ничего не получится.

Тим едва не спросил, что должно получиться, но вовремя вспомнил, как он здесь оказался. Трудотерапия. Конечно. Вряд ли это настоящая студия. Даже скорее всего — ненастоящая.

Правда, не очень понятно, как он будет завтра работать на настоящей работе, если проведет здесь всю ночь, но не маленький уже, справится как-нибудь один день. Никто не ждет трудовых подвигов от человека в первый день после отпуска. Тимофей вздохнул и сел в кресло.

— Удачи, — шепнул Артур. — Пожелал бы тебе легкого эфира, но легких эфиров у нас не бывает. Так что держись, Тим.

«Держись, Тим», — ехидно повторил про себя Тимофей. Все говорят «держись, держись», хоть бы кто сказал, за что именно можно держаться. Особенно когда земля уходит из-под ног, а жизнь стремительно теряет смысл. Тим зажмурился, открыл глаза — все было здесь: и микрофон с логотипом в виде красной молнии, и тяжеленные на вид наушники, и мертвый свет монитора.

— Что ж, трудотерапия — так трудотерапия, — пробормотал Тим. — Вперед.

Наушники оказались удивительно удобными и не чувствовались на голове. Наоборот, в них было очень уютно и как-то по-особенному тихо. Не та дикая тишина, что граничит с безумием, а та, глубокая и чистая, которая бывает на сцене перед тем, как заиграет настоящая музыка. Такую тишину нельзя нарушать лишь бы чем. Нет, ей нужна специальная мелодия. Специальная.

И Тим вспомнил. Лорина Мак Кеннит. Кажется, эта вещь называлась Coventry Carol? Сто лет назад ее слышал. Нет, быть не может, чтобы она здесь была. Это же был какой-то странный альбом, он его видел только на пленочной кассете. Лет тридцать тому назад. Тим смотрел на результаты поиска… Она здесь была. Весь альбом — Зимний сад. Пять сезонных песен. И он включил ее. Голос наполнил тишину, как вода наполняет русло реки. Он был глубоким, он был грустным, он был настоящим. Тим прикрыл глаза. Сколько же он не слушал ее? С тех самых пор, как… Нет, не надо вспоминать! Он оборвал свои мысли одновременно с окончанием песни. И пока тишина не стала невыносимой, сказал, наклонившись к микрофону.

— Вы слушаете радио «Боль», сегодня в эфире диджей Тим и его вечная тоска.

Странно, но ему понравилось делать вид, будто он диджей. Тим нажал на короткую эфирную заставку и подумал, о чем еще поговорить с несуществующими слушателями.

— Если вы такие же, как я, если вам одиноко, грустно или невыносимо больно, звоните! Я думаю, нам есть что обсудить друг с другом. Потому что по правде говоря наши врачи, наши терапевты, психиатры и психотерапевты ничего не понимают в том, что происходит с нами.

Тим откинулся на спинку стула и рассеянно ткнул мышкой в первую попавшуюся композицию. Сара Брайтман. Что ж, не самый плохой выбор. Песня не успела доиграть до середины, а Тим уже увидел на пульте зеленый огонек непонятного назначения. На экране всплыла подсказка: «Звонок на первой линии». Звонок? Ему что, звонят? Но Артур ничего не говорил про звонки. Как отвечать? Откуда они взяли номер?

Тим смотрел, как отсчитываются секунды до конца песни и соображал, что делать дальше. Мыслей не было. Поэтому Тим на автомате, пока еще не погасли последние аккорды, ткнул мышкой в окно и был вознагражден меню: перевести на вторую линию, режим ожидания, эфир, сброс. Что ж, пусть будет эфир, — решил Тим. Все равно, скорее всего, это не настоящий звонок. Терапия.

— Все говорят: «хватит жаловаться, другим еще хуже», — услышал Тим немолодой женский голос. — Но мне от этого не легче.

— Мне тоже, — неожиданно сказал Тим. — Странный аргумент. Как будто чужая боль может утешить нормального человека, если только он не мазохист.

— Наверно, я сошла с ума, — вздохнула женщина. — Слышу голоса. Такое случалось и раньше, но потом оказалось, что это была мультиварка.

— Я не мультиварка. Я диджей Тим, радио «Боль», — ответил Тим.

— А я Клавдия Марковна, — вздохнула женщина. — И я сломала шейку бедра. У меня закончились обезболивающие, а дочка принесет таблетки только утром.

— И что, таблетки помогают?

— Не особо, — призналась Клавдия, — но по крайней мере, хотя бы нога перестает болеть.

Тим кивнул. Он знал это чувство. Физическая боль на время проходит, но причина, которая ее вызвала, заставляет болеть и душу. А на нее анальгетики не действуют.

— А кем вы работаете? — спросил Тим. — Вам важно стоять на ногах?

— Я на пенсии, — сказала Клавдия. — Живу на пятом этаже. И у нас нет лифта. И я люблю гулять. И кататься на лыжах. А еще я собиралась бежать марафон. Мы с нашей группой здоровья всегда участвуем… — ее голос сорвался и Тим поежился.

— Какая страшная история, — пробормотал он.