О чем они мечтали

— Не могу молчать! — еще громче возмущался Юшков. — Меня тут врагом народа скоро объявят. Вишь, что он говорит: «Не пойму, куда попал». А здесь советские писатели, советские люди. Он не имеет права так говорить! Я ему морду набью за такие слова! — не унимался Юшков, пытаясь вырваться из рук державших его Рославлева и Лисовского.

Стебалов молчал, сердито глядя на беснующегося Юшкова.

Ершов примирительно проговорил:

— Не обращайте внимания, Александр Степаныч! Товарищ Юшков просто немного перехватил… он всегда скандалит, когда перепьет лишнего.

— Нет, это не простой скандал, — возразил Стебалов. — Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке!

Юшкова наконец успокоили.

Стебалов вдруг встал.

— Мне пора, Алеша! Проводи, пожалуйста, — негромко сказал он. — Не могу я тут сидеть, слушать всякую чертовщину.

4

Стебалов тоже был нетрезв, и Ершов, следуя за ним, видел, как он слегка пошатывался. Но самое ужаснее и смешное было в том, что только теперь Ершов заметил на своих ногах войлочные туфли-шлепанцы. Второпях и за спором с Жихаревым забыл переобуться! Казалось, все смотрят на его ноги. Страшно неловко, впору хоть побежать, чтобы скорее скрыться с глаз. Успокоился, лишь когда вышли в коридор.

— Зайдемте, пожалуйста, в наш номер: неудобно идти по городу в этой обувке, — попросил Ершов Стебалова, чуть приподняв ногу.

— Ничего, — сказал Стебалов. — Какое кому дело до твоих шлепанцев.

— И как я забыл переобуться! — сокрушался Ершов. — Наверно, все заметили, смеяться будут.

— Можешь быть спокоен, никто не обратил внимания, и я тоже, если бы ты сам не сказал, — утешил его Стебалов. — И вообще, Алеша, что такое туфли? Ерунда! Не переживай. Проводи меня, я малость подвыпивши сегодня… и потому хочу с тобой поговорить. Трезвый не решусь, а сейчас вполне могу сказать все, что надо… что думаю. А на туфли твои и на улице никто смотреть не станет. Пошли!

На улице Стебалов, хмыкнув, добродушно сказал:

— А здорово тебя редактор пропесочил сегодня, аж ты сразу пить бросил.

Он шел, игриво пошаркивая подошвами по асфальту тротуара, выбрасывая короткие ноги вперед.

— Ни при чем редактор! — отозвался Ершов мрачновато. — Сам понял, что пора остановиться.

— Сам? — Стебалов слегка отстранился и недоверчиво посмотрел на Ершова. — Возможно, возможно! — И, немного помолчав, тихим и каким-то ласково-задушевным голосом продолжал: — Ты просто замечательный человеческий экземпляр. И сам, наверно, не подозреваешь, какой ты милый и славный! Хорошо, что я тебя увел вовремя. Там ведь скоро до танцев дойдет. Что ты тогда делал бы в своих войлочных шлепанцах?

— А я не танцую, — серьезно ответил Ершов.

— Зря. Поэт должен танцевать. Пушкин, Лермонтов умели. А между прочим, поэт ты настоящий, и случай с туфлями — лишнее доказательство тому, — с какой-то необычайной веселостью говорил Стебалов. — Все-таки, наверно, истинный поэт — существо особенное, со всякими странностями. Жихарев, например, не мог бы пойти на такой ужин в домашних туфлях.

Ершов стал горячо защищать друга, доказывать, что Жихарев именно настоящий, культурный поэт.

Стебалов перебил его:

— Ну ладно, ладно! Понимаю: не хочешь давать товарища в обиду! Тогда довольно о Жихареве, поговорим о тебе. Но для этого нам надо уединиться. Пойдем в сквер.

Несмотря на то что шел уже двенадцатый час ночи, на улицах было еще порядочно народу, преимущественно молодежи. Слышались разговоры, шутки, смех, шуршание подошв, похожее на легкий шум морской волны. Ярко сияли фонари. И было очень тепло.

Ершову вспомнилась Даниловка. Там нет фонарей и вечерние гулянья проходят в потемках. Но зато какие там пляски, какие хороводы! А звонкие девичьи голоса! Как все это далеко. И ему стало грустно. И зачем он остался на этом дурацком ужине? Надо было идти на вокзал и ехать в Даниловку с первым попутным поездом.

В сквере они нашли свободную скамейку, сели, закурили. Рядом стоял столб с двумя круглыми светящимися плафонами. Стебалов спросил:

— Не догадываешься, кто настроил редактора пробрать тебя за пристрастие к спиртному?

— Нет, — ответил Ершов. — Да и неважно, кто настроил.

— Очень даже важно. — Стебалов дружески положил свою маленькую горячую руку на плечо Ершова. — Тебе надо это знать. Так и быть, скажу. Ты не рассердишься на того человека? — И, не дожидаясь ответа, доверительно сообщил: — Я, братец, я редактора науськал на тебя.

— Вы? — Ершов невольно высвободился из-под руки Стебалова, удивленно посмотрел на него. — Не может быть! Не поверю. Разыгрываете! Зачем вам?

— Вот именно: зачем? Подло? До известной степени, конечно! — Стебалов криво усмехнулся, качнул своим смоляным чубом (он был без фуражки). — Но имей в виду: с благими намерениями, а главное — не по своей инициативе… меня тоже натравили на тебя.

— Кто же это? — заинтересовался уже теперь Ершов, подумав: «Не из сотрудников ли газеты кто-либо?»

— Орлову знаешь?

— Такой не знаю.

— Ольгой звать. Ну, та, что недалеко от Травушкина сидела.

— Оля! — воскликнул Ершов. — С ней знаком. Но фамилии как раз не знал. Так что же ей нужно? Почему? Тоже с благими намерениями?