Андрей поднялся со стула, не двигаясь с места, молча смотрел на нее. Самое странное было в том, что она показалась ему знакомой, он где-то видел ее. Где же и когда?
— Ну что? — с иронией спросила Маша — Понятно, почему я не снимала маску? — И пояснила: — Хотелось, чтоб у вас и у меня осталось неплохое воспоминание… Мы так славно потанцевали, а потом вы проводили меня… Расстались бы внизу… и все было бы очень, очень хорошо! А теперь вы будете сожалеть и злиться, — закончила она печальным тоном.
— Нет, нет! Совсем наоборот! Я благодарен… и буду с удовольствием вспоминать и маскарад и вас… — сбивчиво забормотал Андрей. — И не только какой видел там… но вот такую… без маски. У вас же очень милое и совсем юное лицо… а вы говорили — старуха! Побольше бы таких старух…
— Благодарю за комплимент, — недоверчиво усмехнулась Маша. — В таком случае будем пить чай!
Она бурно зарделась и начала проворно ставить на стол чашки, блюдца, фаянсовую с розовыми и голубыми цветочками сахарницу, печенье в стеклянной вазе и все это делала с опущенными глазами.
За чаем он узнал, что она уроженка Мордовской АССР, была замужем за литейщиком паровозоремонтного завода Лутовиновым.
— На этой карточке вы с ним?
— Да.
— Разрешите взглянуть.
Андрей подошел и некоторое время молча рассматривал фото. Маша тут была еще моложе, совсем девчушка. И муж — красивый, на вид старше ее лет на пять.
— Где же вы познакомились? — спросил Андрей, вернувшись на свое место.
— В Горьком. Я работала там рассыльной, а он приезжал со своей бригадой на горьковский завод заключать договор о соревновании. И мы понравились друг другу.
— Вы сказали: «Была замужем». Почему была? Где сейчас ваш супруг?
— Нет у меня мужа, — ответила Маша дрогнувшим голосом.
И вдруг заплакала тихо, неутешно, как плачут дети… Успокоившись, рассказала, что муж с год назад упал в опоку с расплавленным чугуном и умер в страшных мучениях.
Андрей с болью в сердце смотрел, как по ее румяным, с крапинками следов оспы, щекам снова текли светлые слезы. Надо было что-то сказать, как-то утешить женщину, но он не знал, что сказать и как утешить.
Уходил он в четвертом часу ночи. Надевая пальто, вспомнил:
— А ведь я вас видел… и именно в университете… наверное, все-таки вы студентка.
— Правильно… В университете. Но все же я не студентка, к вашему огорчению.
— Почему — к моему огорчению?
— Вам, конечно, было бы приятней, если бы я была студенткой.
— Ну, это уж вы совсем напрасно… Однако кто же вы, если не студентка? Что делаете в университете?
— Уборщица… Я тоже частенько видела вас… но вы всегда такой занятый и серьезный и, конечно, не могли обращать внимания…
— Не надо меня обижать, Маша, — строго прервал ее Андрей. — Зачем же считать меня каким-то бездушным бюрократом? Дело в том, что я просто человек рассеянный. Но на вечере разве я не обратил на вас внимание? Вы же говорили, что сами заметили, как я слежу за вами.
— Да, заметила. А почему следили? Наверно, из любопытства, а может, потому, что на мне была чудна́я маска… она бросалась в глаза.
Накинув пальто на плечи, она проводила его по лестнице, потихоньку открыла дверь. На прощанье он крепко пожал ее руку.
После этого знакомства, встречаясь в университете, он всегда приветливо здоровался с Машей, спрашивал, как ее дела, как жизнь.
— По-старому, — коротко отвечала она.
Иногда ему хотелось пойти в ее маленькую, незатейливую, но такую чистую, уютную комнатку, посидеть, поговорить, попить чаю, как в новогоднюю ночь. Но как это сделать? Самому напроситься — неудобно, а она не приглашала. И тогда он придумал предлог.
— Маша, — сказал он однажды, — вы не могли бы постирать мне простыни, наволочки?
— Пожалуйста, — сказала она. Немного помолчав, добавила: — С удовольствием…
— Вечером будете дома?
— Буду.
— Я принесу.
— А зачем? Принесите завтра утром сюда… заверните в газету.
— Нет. Я к вам… Мне это не трудно… вроде прогулки.
С тех пор так и повелось: он приносил белье в коричневом фибровом чемодане, приходил за постиранным. Маша всегда встречала его с веселым оживлением, старалась чем-нибудь угостить: то каким-либо вареньем, то пирожками или тортом своего приготовления. Потом иногда он стал просто так, без всякого дела, в вечернее время заходить к ней, говоря, что дома ему одиноко и скучно. Если было поздно, она пыталась провожать его, но он решительно возражал:
— Неприлично женщине провожать мужчину… не ей неприлично, а мужчине, которого провожают. И потом, если вы меня проводите до главной улицы, то разве я могу отпустить вас одну обратно? Так и будем провожать друг друга.