О чем пьют ветеринары. Нескучные рассказы о людях, животных и сложной профессии

Незаметно наступила весна. В саду зацвели яблони и сирень. Уже два раза приходилось косить траву на участке, дабы не нарваться на штраф в пятьсот долларов. Незаметно приближались третьи выходные, когда начинается массовый посевной психоз. Психоз очень специфический: все сажают цветочки, а русские и итальянцы – овощи. Надо сказать, что овощи в Канаде невкусные, пластиковые. Если помидоры и прочие перцы с кабачками еще ничего, то вот с огурцами полная беда. В продаже в ассортименте всегда английские огурцы, которые у нас назывались «девичья радость», и еще какие-то невнятные среднего размера. Словом, трава травой и никакого запаха. А уж про засолку и говорить нечего. По сравнению с нашими нежинскими или луховицкими они не лезли ни в какие ворота.

У меня на участке, как у солидного землевладельца, был огород, оставленный предыдущими хозяевами. Надо было только его освоить. Дело это нехитрое. В Монреале даже палка начинает цвести, если ее воткнуть в землю и полить.

Весь посевной фонд, кроме огурцов, был закуплен в ближайшем Canadian Tire[17], а вот огурцы были выписаны из Москвы. Учитывая, что никаких растений и семян в Канаду ни ввозить, ни посылать нельзя, моя матушка вложила пакетики с семенами в книги и благополучно прислала их мне под видом библиотеки. Так я стал обладателем будущего урожая и полного собрания сочинений Пушкина. Я предвкушал вкус и запах свежих огурцов, аромат малосольных и хруст соленых. Я уже мысленно перестал ездить в кошерный отдел, чем нанес непоправимый финансовый и репутационный удар фирме «У Мойши» – монопольному поставщику хрустящих соленых огурцов на рынок Монреаля.

Осталось решить последний вопрос, вставший передо мной, как перед агрономом, – вопрос удобрений.

Собрав в кучку все мои сельскохозяйственные знания, полученные в родной академии, я вспомнил, что лучшим и незаменимым средством был навоз.

В магазине я видел красивые пакеты с надписью «Manure», что по-русски означает навоз, поэтому вскочил в машину и уже через полчаса выгружал в огород залог своего урожая. Каково же было мое разочарование, когда вместо навоза из пакетов вывалился перегной, похожий на чернозем. Это подходило для всего, но только не для огурцов. Для них нужен свежий, теплый, ароматный, лучше всего лошадиный. С видом бывалого земледельца, сошедшего с плаката времен коллективизации, на котором было написано «Даешь огурцы в массы!», я встал посередине огорода, оперся на лопату и начал чесать себе репу.

И тут меня пронзила мысль: о, в лаборатории со мной работает Элисон, а она не раз рассказывала, что ее дочь занимается конным спортом. Я, вспоминая огородный бум в Подмосковье, понимал, что в период посевной свежий лошадиный навоз – большой дефицит и идет буквально по цене черной икры. Для решения вопроса была нужна большая деликатность.

На следующий день я с заговорщицким видом подошел к Элисон и тихим голосом сказал:

– Элисон, у меня к тебе вопрос.

Канадцы – люди открытые, поэтому Элисон чуть ли не на всю лабораторию спросила:

– Какой?

Огласка в мои планы никак не входила. Мало ли кто услышит и тоже захочет купить навоза. А в соседней лаборатории так вообще работала Лялька. Хоть я точно знал, что навоз ей не нужен, но вдруг она захочет сыграть на повышение. Я понизил голос до пианиссимо:

– А можно в конноспортивной школе, где занимается твоя дочь, достать навоза?

Тут Элисон посмотрела на меня с большим сомнением в моей вменяемости. Она тоже понизила голос:

– А зачем?

– Для огурцов.

Мы говорили шепотом, и шеф – профессор Клифф Станнерс – никак не мог понять, что происходит у него в лаборатории. Но наш разговор продолжался.

– Это как?

– Для удобрений.

– А их что, после этого можно будет есть?

Вот такого я не ожидал. И это меня спрашивает доктор биологических наук! Да у нас каждый пацан знает: больше говна – больше огурцов.

На этом мы и разошлись. Через пару дней Элисон подошла ко мне и сообщила заговорщицким тоном:

– В субботу в десять утра.

В субботу ровно в десять я со своим другом Андрюхой заруливал на парковку. Из машин вокруг выходили дети и взрослые в бриджах, сапогах, каскетках, со стеками в руках. Но у нас был свой праздник. В багажнике лежали вилы, лопаты, перчатки и большие черные целлофановые пакеты.

Я нашел Элисон. Она подвела меня к мужчине лет сорока. Я попытался на французском объяснить мою просьбу, но, сломав себе мозг и язык, перешел на английский, а Элисон работала переводчиком. Осознав до конца мою проблему и взглянув на меня с некоторым подозрением, хозяин вывел меня из конюшни и показал рукой:

– Вон, подъезжайте и берите сколько надо.