О чем поет вереск (СИ)

Алан уставился на свою руку в непонимании, с трудом поднял к глазам кисть, отогнул ворот, рванул — и откуда только силы взялись? — заскребли, обламываясь ногтями, пальцы:

— Нет, нет-нет-нет-нет! Только не это!

— Алан! Алан, успокойся! Ты что творишь! Уймись!

Я насилу оторвал серые окровавленные руки Алана от его же шеи, сжал обе ладони, приводя в чувство, заставляя вернуться разумом в эту комнату, в этот момент. Признаться, мне это удалось далеко не сразу.

— Это очень прискорбно, но я знаю, кто меня проклял, — прошептал Алан. — Я уже сидел на цепи.

Ладони, по-прежнему сжатые в моих руках, дернулись снова, как лапы волка, взрывающие землю. Алан открыл наконец глаза, вместо обыкновенной ясной серости там сияла яростная желтизна.

— Я был балаганным волком, очень хорошим волком, на меня всегда приходили посмотреть! Поначалу пускали даже маленьких детей, до того я был хорошим, умным, как собака, — Алан дернул головой, скребнул ногой.

Второй за жизнь ошейник — многовато для одного ши, тем более волка.

Да, ошейник, каменный, монолитный, плотно охватывающий шею. Широкий, с выбитыми по краю рунами. Словно вросший в белую волчью кожу.

— Погоди, Алан, погоди. Там есть знаки, возможно, мы их прочтем, — я пожал пальцы и отпустил руки Алана. — Сейчас тебе в любом случае лучше, чем механесу в стене!

Знакомая, слегка насмешливая улыбка прокралась в глаза Алана, погасила желтое пламя, зажгла обычное серое.

— А может быть, и нет. Возможно, мне вовсе не стоило выламываться из той стены.

— Ничего, Алан, ничего. Может, мне тоже стоило умереть. У меня ведь тоже есть личное проклятие. Я «не смогу защитить женщин». А наш принц «погибнет из-за женщины». Вот и подумай, чье проклятие страшнее.

— Вина есть на каждом из нас. А бутылки вина у тебя нет?

Алан. Проклятый, вымотанный камнем и поседевший, однако — Алан. Это искупало многие и многие несовершенства мира.

Теперь Алан не может покинуть стены замка и не может обратиться в волка. Двойное проклятие, доставшееся от Боудикки… Временами у него немеет рука с кольцом, что не мешает ему быть самым лучшим начальником замковой стражи. И уж точно — моим другом.

Позже, в его личных покоях, за бутылкой вина и перед самым уютным камином на свете я выяснил, что Алан услышал из речи Этайн. Другое, короткое: «Пусть иная, прошедшая моим путем, подарит истинному королю, что взято быть не может».

Вот и суди теперь, какой король истинный и что это может быть за подарок.

Третье ноября третьего года Тёмной эпохи. Двор постепенно оживает, дел меньше не становится, но пора вернуться к записям

Что же до наших злобствующих теней, жаждущих дорваться до власти…

Фоморы выставили друидов из вод своего царства.

Лорканн их изничтожил. Предупредил заранее, а после не разбирался, слышал кто его, или нет. Как ему это удалось, я не скажу, однако пропавший грифон точно вернулся на одну ночь.

Эохайд изгнал их из своих земель спустя девять лет. Всех высших, всех «клинков порядка». Оставил знахарок и филидов, кто не менял души и кто решил не уходить за своими владыками. Оставил без привилегий, свойственных «Несущим-свет» или «людям над людьми», как они себя называли. Сделал это король галатов после одного разговора с королевой. Не могу сказать, «своей королевой», провалиться мне в мир теней.

Но это все произошло много позже.

Когда наступил третий Самхейн Темной эпохи и ши смогли проникать в Верхний мир, я знал, где искать Мидира.

Самхейн праздновался королем Верхнего под открытым небом, на большой поляне подле их нового дома, огороженной горящими факелами.

Король галатов был рядом со своей королевой.

Но, завидев высокого мужчину в черной одежде, отделанной серебром, в маске волка и с приметной вышивкой — зверь, воющий на луну — поспешил догнать его лично.

Вряд ли Мидир заплатил. Скорее, просто отдал свою одежду, а незнакомый галат был только рад подарку в ту ночь, когда принято рядиться в чужое.

Толпа шелестела словам и слухами.

«Король не отходит от нее, может, она колдунья?» «Глупости! Если она и приворожила Эохайда, то лишь своей любовью». «А руки ее исцеляют». «Нехорошо, что нет янтарного ожерелья, нехорошо». «Это потому, что пресветлая госпожа ничего не может носить на шее».

Молва, как это водится среди людей и ши в равной степени, часто попадала в цель и еще чаще ошибалась.

Боудикку я не увидел, зато увидел еще одного, помимо Эохайда, высокого и приметного мужчину.

И замер на месте.

Потому как в золоченом шлеме, в одежде короля галатов к королеве приближался Мидир! Все расступались перед ним — и не потому, что он изображал Эохайда.

Я молил богов, которых нет, чтобы они удержали моего короля от очередной глупости.

Заныл кларсах, сладко и грустно, медленно и протяжно. Об ушедшем в ночь воине, который просит любимую не лить о нем слезы. Девушка, держащая кларсах, подняла голову, и я узнал раскосые серые глаза. Постарался не реагировать на озорное подмигивание.

Ну конечно, короли и их семьи — все собираются на королевском празднике.

— Моя королева подарит мне танец? — спросил Мидир, и Этайн протянула ему руку.

— Я бы хотела подарить его мужу…