О чем поет вереск (СИ)

— Не совсем. Лорканн помог мне, а потом Мэллин и волки. Ты простила меня?

— Я тоже виновата перед тобой. Перед всеми. Я… поступила как друиды?!

— Это были не твои слова, любовь моя.

— Ах, наш сын, Мидир, — вновь встрепенулась Этайн. Но говорила она медленно и с трудом, словно уже засыпала.

— Я помню, любовь моя.

Мне помстилась розовая тень рядом с нашей королевой, словно вновь прилетела та феечка, что часто навещала Этайн в отсутствие Мидира. Но это было слишком невероятно для мира, лишенного магии.

Мидир и Этайн молчали долго. Мой король очень осторожно гладил земную женщину по щеке, она улыбалась ему. Именно ему.

— Как часто мне снился зеленый закат Нижнего!.. Я так устала. Поцелуй меня, Мидир…

Она знала, о чем просит.

Когда Этайн перестала дышать, Мидир раскрыл сжатую кисть — розовый огонек трепетал на его ладони.

— Пора. Отпусти ее, дядя! Отпусти ее хотя бы сейчас!

Душа, оставшись в Нижнем, просто истает, а упав в мир теней, может возродиться однажды. Что душа Этайн выглядит, как душа любого из ши, я понял много позже.

Пока было просто больно. Невыносимо, несравнимо. Больно всему телу, но сердцу — особенно. Этайн была нашей королевой, этого не зачеркнет ничто.

Мидир закрыл глаза и вытянул руку, разжимая кулак. Душа Этайн, слетев с его ладони, опустилась ниже, ниже, минуя все этажи Черного замка, уносясь прочь с нашей земли.

Я обернулся к моему королю на странный звук. Мне показалось сначала, он смеется… Просто я никогда не слышал, чтобы Мидир плакал. Думаю, не слышал никто. Он рыдал, прижимая к себе свою солнечную любовь.

Неизвестно когда объявившийся возле Мэллин обнял брата, прижался к его спине — вот уж кто не стеснялся слез.

Жаль, что мне этого не дано. Горечь точит изнутри и не может вырваться наружу.

Мидир вернул Этайн в Верхний.

— Она узнала меня. Она вспомнила? — спросил Майлгуир.

— Да, мой король.

— Давно?

— Давно. Спустя девять лет после ухода из нашего мира. Я покажу вам, мой король.

Стоит сказать, что эти воспоминания или видения тоже приходили ко мне в снах. Не уверен, почему именно ко мне, а не к дяде, но это случилось на десятый год нашей Тёмной эпохи. У галатов, наоборот, была светлая. Благодаря их — нашей! — королеве.

— Благодарствую, что вновь позвали меня. Ребеночек лежит удобно, будто сам просится наружу. Третий раз рожать будет совсем легко, моя госпожа, — прошептала старая галатка, суетясь подле Этайн.

— Третий… — прошептала Этайн и прижала пальцы к губам.

— Я сказала что-то не то, моя госпожа? Когда принимала Домхана, сразу поняла — не первые это роды. Один раз сказала, а вы не ответили. Тревожить больше не стала, раз сын у вас один…

— Благодарю тебя, Хейлер.

— Вам нехорошо? — обернулась та, уходя.

Этайн отпустила ее движением руки. Долго сидела за столом, поглаживая венок из невянущего вереска…

Эохайд мастерил что-то из дерева, а светловолосый мальчуган заглядывал ему под руку. Завидев подходящую Этайн, Эохайд шепнул: «Домхан, иди». Тот кивнул отцу, поклонился матери и убежал в дом. Обернулся в дверях самую малость тревожно, но все же скрылся.

Король галатов встал навстречу жене медленно, очень медленно. Он все еще статен и красив, а в льняных волосах незаметна седина. Поднял взгляд на пылающие глаза Этайн. Присел обратно на лавку, еще медленнее провел ладонью по струганому дереву. Опустил широкие плечи, обтянутые искусно расшитой рубашкой.

— Ты вспомнила, — печально улыбнулся он. — Я ждал и боялся! Даже рад, что это наконец случилось. Как я понимаю теперь муки Мидира!

— Почему лгал мне ты? Ты, мой супруг!

— Ох, Этайн, солнце мое! Когда друиды принесли тебя в беспамятстве — окровавленную, еле живую — они сказали, ребенок родился мертвым, а ты прокляла мир Нижнего. И для тебя будет лучше, если ты не вспомнишь ни то, ни другое.

— Вот уж кто всегда знает, что и для кого лучше!

— Ты не одну неделю была на грани жизни и смерти, я был счастлив тем, что ты выжила. И ты вспомнила меня! И никого больше.

— Да, я не помнила Мидира. Да, я не помню ни о проклятии, ни о родах. Но ребенок, мой сын, Эохайд! Почему ты не сказал мне о сыне!

— Он умер, мое солнце.

— Нет, мой супруг. Я уверена, он жив. Я смотрю в лазурные очи Домхана, а иногда вижу зеленые! Я глажу пшеничные кудри, а под пальцами — тепло волчьих черных волос. Я ловлю его тень в отражении воды. Я знала его, не помня о нем! И… — присела рядом. — Ты должен знать правду.

— Я боюсь, Этайн. Твоя правда режет как нож. Про Мидира? — поднял он взгляд.

— Я носила его ребенка… Я любила его.

— И что теперь? — Эохайд отвернулся, сгорбил сильные плечи. — Мы оба виновны перед тобой, и да, оба любим, — договорил он то, что не смогла вымолвить Этайн. — Мне нечем удержать тебя, кроме наших детей. А он… Он придет, если ты позовешь. Волки всегда приходят. Он порвет препоны двух миров, но явится на твой зов. Боудикка легко сочинит новую сказку, уже о том, почему королева исчезла — теперь навсегда.

Да, Этайн для всех галатов вернулась из плена ши, потому что узнала мужа среди тысяч ликов… Правда и ложь одновременно. Чего еще ожидать от Боудикки?