О чем рассказали «говорящие» обезьяны

Еще одно из возражений критиков было вызвано тем, что Уошо часто прерывала своего собеседника-человека, оно приводилось как доказательство того, что обезьяна не знает, когда вступить в разговор. Террес заявлял, что в отличие от шимпанзе «дети хорошо понимают, когда надо слушать, а когда можно говорить». Действительно, на отдельных видеокадрах Уошо начинала жестикулировать, когда ее собеседник-человек все еще продолжал говорить. Мало искушенный в тонкостях настоящего языка жестов, Террес счел это изъяном в поведении Уошо, однако на самом деле это вполне нормально для языка жестов. Известно, что люди, пользующиеся амсленом, в отличие от обычных говорящих, в процессе диалога «перекрывают» 30 % времени высказываний партнера. Причина очевидна: вы можете читать жесты партнера и параллельно жестикулировать, в то время как и слушать, и одновременно говорить гораздо труднее. Специалисты по жестовому языку, которые просматривали видеопленки разговоров с Уошо, прокручиваемые с обычной скоростью, подтвердили, что ее вступление в разговор вполне типично для глухих людей, пользующихся этим языком.

Комментируя эту ситуацию, Р. Футс писал: «Я не сомневаюсь, что вся критика Терреса была бы сразу же признана несостоятельной, будь она подвергнута нормальному обсуждению со специалистами. Но этого не случилось. Террес выдвигал свои обвинения в популярных средствах массовой информации и быстро стал знаменит среди апологетов Ноама Хомского. Для лингвистов школы, проповедующей „уникальность человека“, Г. Террес оказался воплощенной мечтой. Нашелся исследователь языка обезьян, признавшийся, что был одурачен собственным шимпанзе!» (Fouts, MILLS 1997/2002, с. 275).

Вместо корректной научной полемики, в СМИ развернулась атака — они с удовольствием подхватили очередной «жареный факт». В результате над всем направлением этих исследований нависла гроза, и оно едва не подверглось разгрому как область науки.

Попытка разгрома: конференция «Феномен Умного Ганса»

В мае 1980 г. «оппозиция» с помощью Нью-Йоркской академии наук организовала конференцию под названием «Феномен Умного Ганса: Коммуникация между лошадьми, китами, обезьянами и людьми».

Это название отсылало к нашумевшей истории начала ХХ в. (1900–1904). Г. фон Остен, владелец лошадей, убежденный в их огромных умственных способностях, обучал нескольких из них различению цветов, азбуке и счету, включая извлечение квадратного корня. Каждую букву или цифру лошадь обозначала соответствующим числом ударов копыта. Наиболее способным учеником оказался орловский рысак Ганс, который производил достаточно сложные арифметические подсчеты, отвечал на разнообразные вопросы, а иногда «высказывался» по собственной инициативе (рис. 28).

Рис. 28. Фон Остен и «Умный Ганс» (по ЛАДЫГИНА-КОТС 1914).

Поведение его было столь впечатляющим, что вводило в заблуждение не только публику, но даже членов специальных комиссий. И лишь много позже один из психологов заметил, что Ганс отвечает только на те вопросы, ответ на которые знает сам тренер. Специальный анализ показал, что животные реагируют на мельчайшие идеомоторные движения человека, например, на отклонения его корпуса на 0,2 мм, микродвижения бровей, мимику и т. п. Даже когда тренер загораживался от лошади картонным щитом, она улавливала какие-то знаки для определения правильного ответа. Таким образом, то, что казалось удивительным проявлением разума, на деле обернулось навыком, приобретенным благодаря длительной и сложной тренировке, умением реагировать на едва уловимые сигналы человека.

История фон Остена оставила заметный след в развитии науки о поведении животных. Она впервые привлекла внимание к проблеме чистоты эксперимента с точки зрения возможности неосознанного влияния экспериментатора на его результаты, и вот, через несколько десятилетий, к ней вернулись снова.

По описанию очевидцев, обвинения множества ученых и не ученых состояли в том, что язык обезьян мало чем отличался от упражнений в обмане и самообмане, а вся конференция казалась похожей на сцены из сказки «Алиса в стране чудес». Предполагалось, что она будет посвящена «эффекту Умного Ганса» — обсуждению мер, необходимых для того, чтобы предотвратить невольное влияние экспериментатора на результаты эксперимента, — но, по образному выражению Р. Футса, все присутствующие носились как с писаной торбой с Гербертом Терресом, единственным из исследователей, кто не принял никаких мер для предотвращения такого влияния.