О чем знает ветер

– Просто тебе попался в руки один из моих многочисленных блокнотов. Видишь ли, Энн, я с детства привык фиксировать на бумаге всё, что со мной случается. Блокноты уже складывать некуда, честное слово. Этак достанешь какой-нибудь давний, почитаешь, скривишься да и обратно на полку сунешь.

– Но этот конкретный блокнот ты сам отдал Оэну. Других у него не было!

– Наверно, я хотел, чтобы ты именно эти записи прочла.

– Да ведь я их не прочла! Не успела. Даже до середины не добралась. Только до восемнадцатого года.

– Тогда, видимо, эти записи следовало прочесть Оэну, а прочие были ему без надобности, – подумав, заключил Томас.

– В детстве я постоянно канючила: «Дедушка, давай поедем в Ирландию, ну давай!» А он говорил: «Нет, там опасно».

Стоило подумать о дедушке, сердце захлестнула боль. Образ моего Оэна так и будет теперь возникать из ниоткуда, напоминать: прежнее не вернется. Спираль мироздания может обеспечить нам краткую встречу, но каждый из нас взглянет на другого из новой ипостаси – и это очень, очень горько.

– Не обижайся на него, Энн. В конце концов, Оэн совсем ребенком видел, как тебя поглощает Лох-Гилл. Потрясение не для детской психики.

Мы оба притихли. Воспоминание о белом тумане, коим прослоены пространство и время, побудило нас теснее прижаться друг к другу. Я приникла щекой к груди Томаса, он обнял меня обеими руками.

– А вдруг я буду как Ойсин? – прошептала я. – Потеряю тебя, как Ойсин потерял Ниав? Вздумаю вернуться – и обнаружу, что минуло триста лет? Может, так и есть. Может, от моей прежней жизни и следа не осталось? Никто не помнит писательницу Энн Галлахер, никому не нужны ее книги, да и сама она давным-давно сгинула?

– Сгинула?

– Ну да. Все мы когда-нибудь сгинем. Время заберет нас.

– Ты хочешь вернуться, Энн? – Томас говорил сдавленным голосом, и рука, лежавшая на моих плечах, стала свинцовой от внутреннего напряжения.

– По-твоему, это от меня зависит? Я сюда не просилась – а вот, попала. Если рассуждать логически, я и исчезнуть могу в любой момент. Времени и пространству моего согласия не требуется.

Я говорила еле слышно, будто опасаясь своими рассуждениями пробудить заявленные Время, Пространство, а заодно и Судьбу.

– Главное, к озеру не приближайся, – взмолился Томас. – Оно хотело тебя забрать. Но если… если ты не будешь входить в воду… – Голос сорвался, и Томасу далеко не сразу удалось овладеть собой. – Ты ведь по крови ирландка, ты в здешнюю жизнь уже почти вписалась…

Томас не смел просить меня остаться, но интонация была доходчивее слов.

– Знаешь, чем хорошо мое ремесло? – начала я шепотом. – Тем, что сочинять истории можно где угодно. В любой эпохе. В любой стране. Бумага и карандаш – больше мне ничего и не нужно.

– Не маловато ли? – Боясь поверить, что я так легко сдалась, Томас заговорил с усмешкой, даром что сердце его подпрыгнуло, толкнуло изнутри грудную клетку – я это щекой почувствовала. – Энни, Энни, дитя Манхэттена! Как же я тебя люблю. Скорее всего, любовь принесет нам страдания, но сути дела они ведь не изменят?

– А я люблю тебя, Томми, дитя Дромахэра!

Грудная клетка под моим ухом содрогнулась от сдавленного смеха.

– В самую точку! Томми, дитя Дромахэра, – это я и есть. Никем другим не стану.

– Принцесса Ниав дуру сваляла. Надо было объяснить бедняге Ойсину, что с ним сделается от прикосновения к ирландской земле…

Я еще не договорила, когда Томас взялся расплетать мою косу. Его длинные пальцы с нежной осторожностью отделяли одну кудрявую прядь от другой, щекотали ими, как кисточками, мои плечи. Я едва не мурлыкала.

– Наверно, Ниав хотела, чтобы Ойсин сам сделал выбор, – возразил Томас.

Понятно: этого же он добивается от меня, только прямо не говорит. Якобы не давит, хитрюга.

– В таком случае Ниав следовало толком объяснить, чтобы Ойсин знал, сколько на кон поставлено.

Я коснулась губами Томасова горла, и он замер, дыхание затаил. Неплохая реакция. Повторим и закрепим результат.

– Дражайшая Графиня, мы с вами копья ломаем о волшебную сказку, – прошептал Томас, забыв, что моя коса еще не расплетена.

– Нет, Сетанта. Мы в волшебной сказке живем.

Томас переменил положение – теперь я была снизу; вдохнул в сказку дополнительную толику волшебства и одновременно приблизил ее к реальности. А может, он приблизил реальность к сказке. Он целовал меня – и по спиралям вселенского веретена я поднималась всё выше, выше, выше, а дойдя до середины, начала плавный, блаженный спуск – тоже кругами, которые сужались, пока не сжались до точки. И этой точке нашелся приют – сердце Томаса; дом, кров, родной берег – всё вместе.

– Томас! – простонала я, не отнимая рта от его губ.

– Что? – отозвался он и губами, и всем телом, будто был струной арфы, будто я играла на нем.

– Я хочу остаться.

– Энн!

Звук получился гулкий, мой рот – вроде колокола. Томас проглотил мой вздох, очередным восхитительным телесным порывом отмел мои страхи.

– Да?

– Не уходи!

* * *