О чем знает ветер

– Тогда в чем дело? – Томас отпустил мои запястья, но лишь для того, чтобы скользнуть ладонями по моему торсу и сомкнуть их на моей талии. Когда это было сделано, Томас привлек меня к себе.

Я вдохнула поглубже. Как объяснить Томасу, что мое счастье с ним имеет очень четкие границы? Только я их не вижу – я их на слух определяю, по несмолкаемой пульсации озерных волн. С наступлением темноты зов делается настойчивее, скрывать его почти невозможно.

– Не хочу, чтобы ты исчез, – прошептала я.

– О чем ты говоришь?

– Если я вернусь – или хоть попытаюсь вернуться, – ты исчезнешь, Томас. Куда бы меня ни занесло, я буду существовать, а вы с Оэном – нет. Вот почему мне страшно.

Чудовищный гонг снова загрохотал в висках, и я прильнула к Томасу. Я уткнулась лицом ему в плечо и стала вдыхать его запах – живой, теплый.

– Ну так не возвращайся, Энн, – прошептал Томас, жарко дыша мне в темя. – Останься со мной.

Я подавила порыв возразить, прямо сказать Томасу: в твой замечательный план вкралась фатальная погрешность. Куда легче было прижаться к нему, удовлетвориться его уверенностью. Вдруг напрасно я мудрю? Вдруг план сработает за счет своей дивной простоты?

Запрокинув лицо, я поймала взгляд Томаса. Я пыталась говорить глазами. Пусть Томас уверится: если у меня действительно есть выбор и он в том, чтобы остаться, – я остаюсь.

– Томас, я люблю тебя. Мне кажется, я тебя полюбила заочно – когда читала твой дневник, когда впервые увидела твое фото. Правда-правда. Помню, дедушка показал мне фотокарточку и говорит: «А это Томас Смит», так вот у меня в душе что-то произошло. Перевернулось что-то.

Томас не перебивал меня ответными признаниями. Он просто слушал. Он смотрел сверху вниз, и взор его был нежен, губы – еще нежнее, и нежнейшим из всех возможных было прикосновение ладоней к моей спине. Томас держал меня крепко, но и я ощущала потребность держаться за него. И вот мои пальцы, стиснутые судорогой страха, скользнули ему под рубашку. Кожа, гладкая, чуть влажная от свежего пота, сердце, гулко бьющееся в моих ладонях, – Томас принадлежал мне всецело, пусть лишь в это единственное мгновение.

– А потом буквы на бумаге и лицо на фотографиях превратились в человека. Живого. Осязаемого. Идеального. – Я сглотнула колючий ком. – И я влюбилась. Почти мгновенно. И без оглядки. Не потому, что любовь, как говорят, слепа. Она не слепа, она – ослепительна. Ей свойственно высвечивать в человеке самое лучшее. Она и тебя словно изнутри высветила. Я только взглянула на тебя – и поняла о тебе всё. Я поняла, что ты преданный друг, порядочный, самоотверженный, щедрый душой человек. За это я тебя полюбила. Мое чувство растет с каждым днем. Оно уже во мне еле помещается, я вздохнуть боюсь – вдруг расплескаю? Это страшно – любить с такой силой. Потому что люди хрупки и уязвимы. Тебе придется держать меня покрепче, Томас, а то любовь взорвет меня изнутри. Или поднимет в воздух и унесет куда-нибудь… например, к озеру.

Дрожь пронзила Томаса, ладони затрепетали на моем торсе, взгляд затуманился. В следующее мгновение губы прильнули к моим губам, потом снова, и снова, и снова. В процессе Томас вздыхал, и вздохи дразнили кончик моего языка. Страх отпустил, пальцы мои, согревшись на его груди, расслабились, губы раскрылись. Целуя меня, Томас умудрялся шептать:

– Энн, давай поженимся. Я тебя никому не отдам. Никто и ничто нас не разлучит, мы ведь будем связаны навек. Мы никогда не расстанемся. Кроме того, тебе пора имя сменить. Неправильно это как-то, что ты зовешься Энн Галлахер.

Чего я не ожидала, так это предложения руки и сердца. С другой стороны, что еще мог измыслить Томас с целью удержать меня? Я отстранилась; я даже засмеялась, позабыв о его поцелуях, о его нежных губах. В тот миг меня больше интересовали его глаза. Он не шутит? Выплыла луна, осветила, сквозь безлистые ветви, дорогое лицо, выхватила взгляд, исполненный надежды.

– «Энн Смит» звучит почти столь же тривиально, сколь и «Томас Смит». Но Графине, которая путешествует во времени, наверно, всё равно, какое имя носить? – Игривый тон не соответствовал серьезности предложения.

– Ты хочешь на мне жениться? Но… разве это возможно?

– Почему нет?

– Хотя бы потому, что я не смогу подтвердить… свою личность.

– Кому оно нужно, подтверждение? Мы с тобой знаем, кто ты. И Господь знает. Этого достаточно.

Томас чмокнул меня в лоб, в нос, в обе щеки. Он медлил касаться моих губ – ждал ответа.

– Но… что люди скажут? Бриджид, например, – как она это воспримет?

– Люди, и Бриджид – первая, скажут: «Совет да любовь».

Томас коснулся моей верхней губы, затем – нижней, захватил обе, как бы говоря: почему ты сомневаешься? Просто доверься мне!

Я отстранилась.

– А Майкл? Как он отреагирует?

Отчетливо представилось: Майкл Коллинз поздравляет Томаса, а через минуту шепчет мне на ухо: «Будь осторожна, Энни».

– Мик ляпнет что-нибудь неуместное; может, и спошлит. А потом расплачется. У него душа нараспашку. Ненавидит – неистово, любит – без оглядки.

– А если…