О чем знает ветер

– Энн. – Томас взял мое лицо в ладони, большими пальцами запечатав поток дурацких вопросов. – Я тебя люблю. Очень сильно. Безумно. Я хочу связать наши жизни всеми возможными способами. С сегодняшнего дня и навсегда. Просто ответь: ты хочешь выйти за меня?

Ничего на свете я так сильно не хотела, ничегошеньки. И я кивнула и улыбнулась молча: да будет так. Ладони Томаса скользнули мне на плечи, губы снова прильнули к губам, где им было самое место.

Несколько секунд я тешилась надеждой на стабильность. Я наслаждалась вкусом милых губ – больше ничего для меня не существовало. Обещание вечной любви и верности пело между нами, как струна, и я дерзнула подтянуть мотив.

А потом налетел ветер, нагнал облако на луну, а потом хрустнула ветка под чьей-то ногой и вспыхнула спичка. Завиток сигаретного дыма повис в воздухе, и мы синхронно вздрогнули за долю секунды до того, как из темноты послышалось:

– Стало быть, это правда. Насчет вас двоих. Мать говорила, да я верить не хотел.

Инстинктивно я дернулась с целью высвободиться из объятий, но Томас продемонстрировал отличную реакцию – удержал меня, причем задвинул себе за спину, и всё одной рукой. Сам он шагнул к незнакомцу.

Я сначала приняла его за Лиама – тот же рост, та же осанка, да и голос похож. Детали скрывала темнота. Однако Томас (тон его мигом сделался ледяным) назвал другое имя, и я выдохнула. Слава богу, обозналась. В Гарва-Глейб явился не Лиам, а Бен – самый старший из братьев Галлахеров. Раньше я его не встречала.

– А ты расцвела, Энн, – продолжал Бен Галлахер, чуть наклонив голову в мою сторону.

Сарказм в голосе не сулил ничего хорошего, выражение лица скрывала кепка, надвинутая максимально низко. Прежде чем заговорить с Томасом, Бен поднес к губам папиросу и основательно затянулся.

– У тебя в гостях Коллинз. Всё с тобой ясно, Томас. Так-то ты делу нашему верен. Хотя… какой верности и ждать от тебя, когда ты с женой братишки моего милуешься?

– Мик – мой друг, поэтому я его пригласил, – произнес Томас, игнорируя вторую часть обвинения.

Что он мог сказать? Что я не жена Деклана? С другой стороны, будь даже так, получается, я уже шестой год вдовею!

– Мне помнятся времена, – продолжал Томас, – когда и ты, Бен, называл Майкла Коллинза другом.

– Тогда у нас общее дело было. Боролись мы вместе, Томас.

– За что же вы боролись, а, Бен?

Томас говорил мягко, очень мягко; даже я с трудом уловила, что тон его на самом деле полон яда. Бен Галлахер, судя по ответу, тоже этот яд различил.

– Будто не знаешь! За свободу Ирландии! – Папироса полетела в траву, осталась лежать затухающим светляком. – Или ты в своей усадьбе сильно разнежился? Чего бы и не разнежиться – при таких-то влиятельных знакомых да с женкой лучшего дружка под боком? Забыл, что ирландцы семь столетий страдали и продолжают страдать?

– Для свободы и независимости Ирландии Майкл Коллинз сделал столько, сколько нам с тобой и не снилось, – убежденно заявил Томас. На последних словах голос его зазвенел.

– Чего? Да он своим поганым Договором каждому ирландцу в спину нож всадил! Мы разве за эти вот унизительные условия кровь проливали? Еще бы чуть – и победа за нами была бы, а Коллинз знаешь что сделал? Слил нас всех, вот что!

– Не говори так, Бен. А то британцы и это заполучат.

– Что они заполучат?

– Сплоченность нашу. Они по всей Ирландии следы оставили, но нельзя, чтобы им главное удалось – разобщить ирландский народ. Разделить семьи, поссорить друзей. Это же их план: чтобы у нас междоусобица началась. До сих пор мы выживали за счет сплоченности, а тут возьмем – да и сами за британцев всю грязную работу сделаем. Они ведь только этого и ждут. У них ставка сейчас на гражданскую войну. В которой не мы победим, не та или иная ирландская группировка, а снова, снова победят британцы!

– Выходит, в шестнадцатом парни зазря погибли? И потом тоже? Это впустую было? – Бен сорвался на крик.

– Если ирландцы друг на друга ополчатся – тогда да, тогда – впустую, – урезонивал Томас.

Бен затряс головой, не желая слушать.

– Борьба продолжается, Томас. Кто Ирландию отстоит, если не мы? Кто, я тебя спрашиваю?

– Насколько я понял, твоя личная верность распространяется только на тех ирландцев, которые полностью с тобой согласны? Остальных в расход, так, что ли? Не сработает, Бен, не рассчитывай.

– Не сработает, говоришь? А ты вспомни-ка шестнадцатый год. Кто нас поддерживал? Да никто. Освистывали нас, бранили, дрянью всякой закидывали, когда черно-пегие после капитуляции прогулку нам устроили по дублинским улицам. Лишь потом одумался народ, сообразил, что к чему, когда лидеров Восстания казнили. Да ты память-то напряги! Через восемь месяцев заключенных выпустили из Фронгоха – как их встречали, а? Уже иначе совсем! Как героев! Нет, Томас, людям свобода нужна, даже ценой войны, если иначе не выйдет. После всего достигнутого отступать – это предательство!