О чем знает ветер

Еще бы мне не ластиться! Для другой Энн Бриджид была свекровью, а для меня – прапрабабкой, кровной родственницей, частью меня самой. Насколько значительна доля крови Бриджид в моих венах, покажет лишь анализ ДНК. В любом случае для человека естественно интересоваться своей родословной и испытывать привязанность к своим прямым предкам. О привязанности к свекрови, вдобавок суровой и необъективной, я что-то не слыхала.

В середине августа Томасу пришлось уехать в Дублин. Сначала он планировал взять с собой и меня, и Оэна, однако переменил решение. Оставлять нас ему не хотелось, но некие дела в столице явно будоражили и звали, поэтому, садясь с чемоданчиком и докторским саквояжем в автомобиль, Томас взял с меня клятву.

– Обещай, Энн, что не покинешь Гарва-Глейб. Что я, вернувшись, застану тебя здесь. Обещай не отходить далеко от дома, чтобы я спокойно делал свои дела в Дублине и не тревожился за тебя.

Я ответила кивком. Допустила оплошность – позволила страху на миг мелькнуть во взгляде. Томас это заметил. Сделал глубокий вдох, умудрился задержать воздух, как бы взвешивая; наконец выпустил его и произнес:

– Никуда я не поеду. Дела подождут.

– Езжай, Томас. Я буду ждать тебя. Клянусь.

Несколько секунд он смотрел на мои губы, словно хотел отведать их, словно мог по вкусу определить, лгу я или нет. Он бы и отведал, но с крыльца почти скатился Оэн, бросился к Томасу, потребовал гарантий, что Томас привезет ему подарок, если он, Оэн, будет очень-очень хорошим мальчиком. Томас подхватил Оэна на руки, стиснул в объятиях. Подарок, разумеется, был обещан, но на особых условиях.

– Ты, малыш, должен слушаться бабушку и беречь маму. Главное – не пускай ее к озеру.

На этих словах Томас глянул мне прямо в глаза. Оэна он поставил на землю, чуть подтолкнул.

– А теперь беги, малыш.

Меня зазнобило. Память подсунула загадочные строчки неизвестного поэта – где и когда я их прочла, почему запомнила? Откуда этот холодок, вечный спутник эффекта дежавю?

– Затем и молю: забудь, / Родная, глядеть на ртутную гладь, / Таящую долгий путь, – процитировала я.

Томас чуть наклонил голову.

– Откуда это?

– Прочла не помню где. Пустяки.

– Почему маме нельзя к озеру? – пискнул Оэн, и не подумавший оставить нас. – Мы там часто гуляем. Мама научила меня печь блинчики – ну, то есть камешки бросать так, чтобы круги пошли.

В свое время этому искусству научил меня дедушка. Вот и еще одна загадка – попробуй докопайся, что было раньше, что потом.

Томас не ответил Оэну. Нахмурился, снова вздохнул, будто интуиция и разум вели в нем жестокий бой.

– Поезжай, Томас. Дома в твое отсутствие всё будет в полном порядке, – заверила я.

22 августа 1921 г.

Ехал в Дублин в таком смятении, что был вынужден всю дорогу держать руль обеими руками. С тех пор как де Валера вернулся из Штатов, а лорд Френч лишился должности лорда-лейтенанта[31], мы с Миком почти не виделись. Помощь в освобождении политзаключенных была от меня почти номинальная, сам я умалился до звукоотражателя, хроникера событий, «просто друга». Спонсора. Хранителя секретов, который делает, что может и когда может. Но все-таки столь долгое отсутствие контактов с Миком тревожило меня, даже несмотря на перемирие.