О чём речь

Однако в некоторых случаях для того, чтобы догадаться, что ударение в том или ином слове изменилось, не нужно даже обращаться к специальным источникам. Возьмем сериал «Дети Арбата» по книге Рыбакова. Одна героиня, потчуя Сашу Панкратова водкой, говорит ему: «Первая колом, вторая соколом, а третья мелкой пташечкой». Ну, в том смысле, что первую рюмку выпить трудно, вторую легко, а третью еще легче. Это известное русское присловье, только звучит оно здесь странно. Подобным микропроизведениям обычно присущ определенный ритм, а часто и рифмовка. А с этими колом и соколом ничего такого нет. На самом деле это и было законченное, фонетически оформленное произведение, просто ритм и рифма пропали с изменением ударения. Ясно, что произносилось это иначе: «Первая колом, вторая соколом…»

Есть и другие речения, в которых эти слова фигурируют со старым ударением: «ни кола ни двора», «гол как сокол». Вот еще одно выражение, потерявшее свою фонетическую изюминку в результате изменения ударения: мы говорим «губа не дура». А ведь изначально это звучало иначе: «губа не дура», с ассонансом на «у». Действительно, слово губа раньше произносилось с другим ударением – губа. Вспомним хотя бы Некрасова – «Генерал Топтыгин»:

Видит, ноги в сапогах
И медвежья шуба.
Не заметил впопыхах,
Что с железом губа.

Надо сказать, что русская классическая поэзия – это ценнейший источник сведений не только об истории ударения

(поскольку это силлабо-тоника по преимуществу, а значит, ритмическая структура вынуждает произносить слово с определенным ударением), но и вообще об истории произносительных норм.

Например, читая детям пушкинскую «Сказку о мертвой царевне», большинство современных мам произносят так:

Ждет-пождет с утра до ночи,
Смотрит в поле, инда очи
Разболелись, глядючи
С белой зори до ночи.

Такой вот внезапный сбой ритма и рифмы, притом для Пушкина совершенно не естественный. Ясно, что надо так:

Смотрит в поле, инда очи
Разболелись, глядючи
С белой зори до ночи.

В детстве мне всегда казались загадочными пушкинские строки из «Евгения Онегина»: «Он с лирой странствовал на свете / Под небом Шиллера и Гете». Это о Ленском. Как их читать: свете – Гётэ? А как же рифма?

С рифмой у Пушкина всегда все хорошо. И вот когда я поступила в университет, на первом курсе нам читал лекции замечательный фонетист Михаил Викторович Панов. Он полагал, что во времена Пушкина обыкновения произносить иноязычные имена, видимо, были другими. Слово либо произносилось так, как в соответствующем иностранном языке, либо абсолютно по-русски. А поскольку в литературном русском языке обычно не было ни э после твердых согласных, ни сочетаний типа гё или кё, то произношение Гётэ было невозможно. Либо уж совсем по-немецки Goethe, либо по-русски – Г’ет’е (то есть Гете как фамилия читается так же, как -гете в сочетаниях о багете или о брегете). Так что с рифмой все в порядке: «Он с лирой странствовал на свете / Под небом Шиллера и Гете».

Из тех же лекций я узнала и разгадку еще одной пушкинской рифмы. «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы» кончаются такими строчками о жизни: «Я понять тебя хочу, / Смысла я в тебе ищу». Опять не по-пушкински неточная рифма – хочу – ищу. А ведь был же у него вариант и с точной рифмой: «понять тебя хочу, / Темный твой язык учу». Так зачем понадобилась неточная? Ан нет! «Ищу» произносилось тогда как ищчу – так что на самом деле рифма точная и действительно более изысканная, чем хочу – учу: «Я понять тебя хочу, / Смысла я в тебе ищчу».

Это ли не цель?

В комментариях к колонкам мне часто пишут что-то вроде: ну да, ударение раньше другое было или там значение слова – но суть-то дела от этого не меняется! Не знаю, какой там людям надо сути, меня лично завораживает сама эта переливчатая, струящаяся ткань языка. Мне бы понять – откуда приходят слова и куда деваются, почему изменяются речевые обыкновения. Это ли, как говорится, не цель?

Да и просто – мне интересно обнаруживать крошечные и позабытые эпизоды из жизни языка. Мелкотемье, как раньше говорили. Зато спасем для вечности. Кто-то скажет, что вся эта ерунда недостойна вечности. А ничего, пусть будет.