О Чудесах. С комментариями и объяснениями

Нужно с самого начала воспитывать в детях чувство отвращения к убийству или истязанию какого бы то ни было живого существа; нужно приучать их не портить и не уничтожать ни одной вещи, кроме тех случаев, когда это необходимо для сохранения или пользы чего-либо другого, более ценного. В самом деле, если бы каждый ставил своей целью – в той мере, в какой это от него зависит, – сохранение всего человечества, что действительно является долгом каждого, и если бы эта цель сделалась регулятивным принципом нашей религии, нашей политики и морали, то человечество пользовалось бы большим покоем и было бы нравственнее, чем теперь.

Регулятивный принцип (principle to regulate) – важное понятие новой философии, означающее некоторый тезис, превращенный в практическое правило, значимое и в частной, и в общественной жизни. Скажем, помощь может быть частным делом, но как регулятивный принцип она в гражданской жизни становится солидарностью, в религиозной – милосердием, в этической – долгом.

Но вернемся к нашей теме. Я не могу не одобрить благоразумие и доброту одной матери, моей знакомой, которая всегда относилась снисходительно к желанию своих дочерей иметь собак, белок, птичек или тому подобных животных, которыми маленькие девочки обыкновенно любят забавляться; но когда они получали этих животных, им вменялось в обязанность: хорошо обращаться с ними и старательно заботиться, чтобы те ни в чем не нуждались и не подвергались дурному обращению. Если же они проявляли небрежность в уходе за ними, это считалось большим проступком, за который дети или лишались животного, или по меньшей мере получали выговор. Таким образом они с ранних лет приучались к заботливости и добросердечию. И право, необходимо, как мне думается, приучать детей с самой колыбели мягко относиться ко всем чувствующим существам, и никому из них не приносить вреда, и никого из них не уничтожать.

Добросердечие – в оригинале идиома good nature, означающая по собственному смыслу природное добродушие и мягкость, но в данном контексте обучения скорее ближе понятию «хороший характер», «доброжелательность».

Это удовольствие, которое они находят в причинении зла, под которым я подразумеваю бесцельную порчу любой вещи, и в особенности удовольствие, получаемое от причинения боли всему, что способно ее чувствовать, я могу себе объяснить только склонностью, внушенной им извне, привычкой, заимствованной из обычаев окружающей среды. Взрослые учат детей драться; взрослые смеются, когда дети причиняют боль другому, когда дети смотрят, как причиняется вред другому. Таким образом, примеры окружающих в большинстве случаев только укрепляют детей в этом чувстве.

Локк объясняет детскую жестокость подражанием дурным примерам, например, копированием военных действий и обычаев. Если в классической этике подражание чужой доблести трактовалось как однозначно нравственное, и стремление к славе – как повод для совершения мужественных подвигов, то Локк показывает изнанку этого подражания, а именно, заражение жестокостью и ее санкционирование. Он подходит к вопросу не как ритор, а как юрист, видящий, что неокрепшие души считают себя вправе подражать не только хорошим, но и дурным примерам. В классической этике в таких случаях говорили бы о порче, самонадеянности, дерзости или необдуманности поступков, тогда как в подражании доблести видели бы в том числе путь воспитания умеренности и щедрости победителя.