О детях и прочей нечисти

Кстати об официальностях. В последний день перед окончательным рассмотрением пригодности Муданга для вступления в ЗС, точнее, в последнюю ночь, уже часа так в четыре, меня растолкал слегка безумного вида Азамат — взъерошенный, с вытаращенными глазами в тёмных кругах и попахивающий вчерашним потом (меня, конечно, возбуждает запах его тела, но не перепревший на рубашке) и страшным шёпотом объяснил, что проглядел в требованиях обязательное существование министерств образования и здравоохранения. Ну, образование Унгуц быстренько сляпал под своим руководством, а ты, Лиза, заявление на министерский пост подпишешь?

Утром я проснулась в твёрдой уверенности, что это был сон, ан нет, я теперь и правда министр. Не могу сказать, что моя жизнь от этого как — то изменилась — министерства — то нет! — но сам по себе официальный статус облегчил некоторые задачи. В частности, целители слушают внимательнее, когда демонстрируешь им бумагу с печатью.

Потягиваясь и растирая уши после вебинара, я неторопливо двигаюсь на обход. Зимой в Дом Целителей являются только при смерти, кто может терпеть — тот терпит, выходить из дому в потёмки и лютый мороз себе дороже, а с муданжским здоровьем терпеть они могут долго. Конечно, мы ездим на вызовы по домам, но я сегодня дежурю на базе, а тут всего трое стабильных больных, которых даже не приходится очень долго уговаривать проглотить лекарства. Так что после обхода у меня остаётся ещё немножко времени на вышивание.

С трудом веря в своё счастье, я закрепляю последний стежок. Портрет Ирлика наконец — то закончен, осталось простирнуть и оформить рамкой. Я накидываю его верхним краем на ширму и отхожу полюбоваться. Получилось даже лучше, чем я воображала — картинка прямо греет душу, но чрезмерной слащавостью не отдаёт. От медового тепла я расслабляюсь и прикрываю глаза и плыву в потоке черёмухи то ли в тёплую утреннюю постель, то ли на уединённый пляжик летнего Дола…

— Ма? — прерывает мои фантазии голос за спиной. Я слегка подпрыгиваю. — Ой, извини, я просто решил за тобой зайти, время уже к ужину. Ты дошила Ирлика, да?

Я оборачиваюсь. Кир на удивление сухой. Впрочем, если он за мной зашёл, значит, сегодня на машине, а там надо умудриться промокнуть.

— Да, представляешь, вот только что. Как тебе?

— Похож, — щерится Кир из дверного проёма. — Я думаю, ему понравится. Ну давай, собирай его и пошли, а то я мотор не выключил.

— Ну Ки — ир, — ворчу я, спешно складывая канву. — Я тебе сколько раз объясняла, что нехорошо оставлять…

— Да знаю, но блин, там холодно, как где, и если печку вырубить, сразу сыро в салоне. Сама всё время боишься, что я простужусь. У отца вот печка от отдельной батареи запитана, а у меня пока на дополнительную денег нет.

— Одолжить? — усмехаюсь я, выходя в коридор и одновременно натягивая пуховик.

— Лучше работы подбрось, — бухтит ребёнок, выпячивая задетую гордость.

— А учиться кто будет? Унгуц говорит, ты опять тест списал?

Кир поджимает губы и высокомерно молчит.

Я, в принципе, догадываюсь, что тест списал не он, а у него, и скорее всего это была девочка, а Кир где не надо настоящий джентльмен и не может выдать даму.

— Эту проблему я решу, — наконец выдаёт он сквозь зубы, подтверждая мою догадку.

Я оставляю его в покое.

Мы выходим на крыльцо и грузимся в большой тёплый тазикообразный автомобиль, который Кир покупал в виде деталей чуть не всю зиму и собрал под чутким руководством Азамата дюжину дней назад. Это, конечно, больше выпендрёж, чем необходимость, и даже теперь пользуется он своей машиной только в снежно — дождливую погоду, а так ходит до Унгуцева дома пешком. Но зато когда на улице вот такое, как сейчас, я имею личный транспорт до работы и обратно. Я могла бы, конечно, и сама обзавестись колёсным средством с крышей, но в зимних потёмках водить уж очень стрёмно, а Кир намного лучше меня видит.

На заднем сиденье раздаётся приветственное посвистывание — Филин рад меня видеть. Он знает, что я не люблю, когда в меня тычутся мокрым носом, поэтому терпеливо сдерживает свои эмоции, пока я его глажу между ушами. На зиму Филин отрастил мех такой длины и густоты и так отъелся, что теперь и правда выглядит, как совёнок — шар из пуха, огромные глаза, и только лапки торчат.

— Как твои успехи? — интересуюсь, когда Кир выезжает на прямую безлюдную улицу.

В ответ он вздыхает.

— Ма, а на Земле девчонки тоже вместе с парнями учатся?

— Да, конечно, — удивлённо киваю я.

— Вот шакал, — снова вздыхает он. — Они так отвлекают!

— Привыкай, — усмехаюсь. — Всю жизнь будут отвлекать.

— Не, ну, я ж когда — нибудь женюсь, тогда — то перестанут!

— Откуда такая уверенность?

— Как откуда? Вот отец на тебе женился, ему теперь на всех остальных баб положить с п…

— Кир!

— Да, да, короче, ты поняла.

— Я — то поняла, но почему ты думаешь, что

я

его не отвлекаю?

— Ты хотя бы с ним в одной комнате не сидишь целый день, — кривится ребёнок. — Приехали. Ты иди, я загоню в гараж.