О детях и прочей нечисти

Тирбиш слегка покачивается на ногах, и Кир делает предупредительный выпад, чтобы его поймать.

— Ничо, стою пока, — отмахивается тот.

— Иди уже спать, — говорю. — Завтра обсудим, кого тебе в пару взять. И рано не приходи, где — нибудь к обеду. У меня утро свободное, сама повожусь.

— Вы потом не встанете, — усмехается он, но послушно топает прочь, даже не пожелав Алэку спокойной ночи.

— Буууу! — возмущается мелкий.

— Сам виноват, — радостно сообщаем ему мы с Киром.

Азамат даже не опаздывает на ужин, что для него большая редкость — обычно мне приходится идти и отдирать его от кресла сквозь протестующие вопли Старейшин и прочих злых духов. Сегодня же он является без напоминания, ест с аппетитом и болтает с Киром о девочках, периодически бросая на меня загадочные взгляды. Хоса с ним нет, кошака пробило на ночные прогулки. Тоже, видать, весна. После ужина мы немножко играем в настольную игру, для которой приспособили плюшевые игральные кости — их можно кидать Алэку, чтобы он приносил. Он это делает с удовольствием, но так устаёт, что через часок наконец — то начинает засыпать. Я излагаю мужу ситуацию с Тирбишем, и он обещает поискать сменную няню.

Наконец дети распиханы по койкам, и мы остаёмся одни. Я иду наливать ванну с расслабляющей пеной, пока муж раскладывает нам на утро одежду — в нашей мультикультурной семье обычно

я

не знаю, где лежат носки.

Ванна большая, и мы спокойно помещаемся туда оба, но Азамат немного удивляется, когда я заношу ногу присоединиться к нему. На мой немой вопрос он пожимает плечами.

— Я уж думал, впал в немилость. Ты последнее время раньше моешься.

— Ты последнее время на ужин опаздываешь, а потом ковыряешься в тарелке два часа. Я, в отличие от некоторых, не могу обходиться пятью часами сна.

Он раскладывает руку по бортику, чтобы мне было на что прилечь.

— Что поделать, с этим вступлением с Союз очень много работы, а я тоже не железный, устаю. Вот, ты бы заходила почаще, как вчера. Может, я был бы пободрее.

— Мне казалось, я тебе помешала? — приподнимаю бровь я.

— Конечно, — с покер — фейсом кивает он. — Все планы сбила, можно сказать. Пришлось вместо работы прийти сюда и позаниматься с Алэком сверх нормы, ни на чём больше сосредоточиться не мог.

— Ты хоть пообедал, бедолажка? — сочувственно глажу его по голове мокрой рукой, пуская по виску ручейки.

— Можешь не беспокоиться, — прикрывает глаза он. — Я уже установил опытным путём, что если вовремя не поем, становлюсь недееспособным. Не те мои годы.

— Годы твои ещё ого — го, но я рада, что ты больше о себе заботишься. Теперь бы ещё на ужин приходил, как сегодня… А то вот, — пытаюсь ущипнуть его согнутыми пальцами за живот, но ничего не выходит, с тем же успехом можно щипать лист железа, — у нормальных людей на этом месте жирок, а у тебя и кожа — то внатяг.

— Зато когда я не прихожу вовремя, — улыбается он, ловя мою руку, — ты являешься в ореоле праведного гнева и вызволяешь меня из кабинетного плена. А если Старейшинам долго не напоминать, насколько грозна моя супруга, они вообще забывают, что мне нужно есть и спать.

— И ещё кое — что, — добавляю я.

— И ещё кое — что, — соглашается он.

Мы целуемся долго и сладко, с ленцой, как будто напоминаем друг другу, что это нормально и обычно, что это не кончится внезапно и не придётся никуда бежать, что ни один из нас не исчезнет и не окажется выдумкой, а потому мы можем себе позволить потратить полжизни на поцелуй, не боясь, что на дальнейшее не хватит времени. Потом Азамат утыкается носом мне в шею и некоторое время так лежит, его спокойное дыхание ритмично колышет мою кудряшку, и мне щекотно.

Я только собираюсь поинтересоваться, не заснул ли он, как он спрашивает внезапно не в тему:

— Давно Кира девочки… отвлекают?

— Не знаю, но он уже который раз позволяет кому — то у себя списывать, а потом этого кого — то покрывает. Я как раз хотела у тебя спросить, нормально ли это в его возрасте.

— Вообще рановато немного, мог бы ещё годик — другой побыть ребёнком. Но, во — первых, приютские дети часто раньше взрослеют, не знаю уж, почему. А во — вторых, я и сам был молодой да ранний. Так что, наверное, это закономерно.

— Да, я помню, Алтоша как — то раз упомянул, что ты раньше всех сверстников девственность потерял, — усмехаюсь я.

— Какие он интересные вещи про меня рассказывает, — замечает Азамат. — Но я не думаю, что одно с другим связано. Как ты выражаешься, девственность я потерял из любопытства. Вряд ли этим можно объяснить раннее взросление.

— И кто она была? — спрашиваю я, по возможности не выдавая своего любопытства.

Азамат вздыхает и смотрит на меня, обдумывая, говорить или нет. Потом всё — таки признаётся.

— Устрица.

— О как! — не удерживаюсь я.

— Ну а кто ещё захочет с мальчишкой?..

— Не знаю, мне вообще кажется, что они — какой — то миф. Я до сих пор ни одной не видела.

— Так они же не ходят по улицам с плакатами, знаешь ли. А в тех местах, где они находят себе мужчин, ты не бываешь.

— Я, честно говоря, ждала, что хоть одна придёт ко мне как к целителю, им же не очень здорово от этого, как я понимаю?