О дивный новый мир. Остров

— А вы не можете оказаться здесь и сейчас, — продолжала девочка, — пока не отделаетесь от тех змей. Расскажите мне о них.

— Но я не хочу, не хочу!.. — Он почти плакал.

— Тогда вам никогда от них не избавиться. Они будут вечно ползать внутри вашей головы. Впрочем, так вам и надо, — добавила Мэри Сароджини сурово.

Он попытался унять тремор, но его тело как будто уже не принадлежало ему. Им распоряжался кто-то другой, некто, решивший глубоко его унизить и заставить страдать.

— Вспомните, как вы были маленьким мальчиком, — говорила между тем Мэри Сароджини. — Что делала ваша мама, когда у вас что-то болело?

Мать обнимала его и причитала: «Мой бедный малыш, мой бедный сыночек…»

— Она делала с вами такое? — В голосе ребенка прозвучало неподдельное изумление. — Но ведь это ужасно! Так можно только усилить боль. «Мой бедный малыш», — повторила она презрительно. — Наверняка у вас боль продолжалась потом часами. И вы уже никогда не забывали о ней.

Уилл Фарнаби ничего не сказал, а лежал молча, содрогаясь в не подконтрольных ему судорогах.

— Что ж, если не желаете сделать это сами, мне придется сделать все за вас. Слушайте меня, Уилл: была змея, огромная змея, и вы чуть не наступили на нее. Вы почти наступили на нее и так испугались, что потеряли равновесие и упали. А теперь скажите то же самое сами. Ну же!

— Я чуть не наступил на нее, — послушно прошептал он, — а потом я…

Слова не шли с языка.

— А потом я упал, — выдавил он из себя почти беззвучно.

Весь ужас того момента вернулся к нему — тошнотворный страх, паническое конвульсивное движение, из-за которого он потерял равновесие, а потом еще более ужасающий страх и уверенность, что пришел конец.

— Скажите это еще раз.

— Я чуть не наступил на нее. А затем…

И он услышал словно со стороны, что хнычет.

— Так и надо, Уилл. Плачьте, плачьте!

Хныканье перешло в стоны. Устыдившись, он стиснул зубы, и стоны прекратились.

— Нет, не делайте этого! — крикнула она. — Дайте всему вырваться наружу, если оно этого хочет. Вспомните ту змею, Уилл. Вспомните свое падение.

Стоны послышались опять, и его затрясло так сильно, как никогда прежде.

— А теперь расскажите мне обо всем, что случилось.

— Я видел ее глаза. Видел язык… то высунутый наружу, то спрятанный.

— Да, вы видели ее язык. Что произошло потом?

— Я потерял устойчивость и упал.

— Повторите это еще раз, Уилл. — Он уже всхлипывал, не стесняясь. — Повторите, — настаивала она.

— Я упал.

— Еще раз.

У него душа разрывалась на части, но он повторил:

— Я упал.

— И еще раз, Уилл! — Она не знала жалости. — Еще раз.

— Я упал, упал, упал…

Постепенно рыдания затихли. Слова выговаривались легче, а воспоминания, которые они вызывали, не причиняли прежних мучений.

— Я упал, — повторил он, должно быть, в сотый раз.

— Но ведь вы падали недолго, — продолжила за него рассказ Мэри Сароджини.

— Нет, я падал совсем недолго, — согласился он.

— Тогда из-за чего столько переживаний? — спросил его ребенок.

Причем в ее голосе не слышалось ни злорадства, ни насмешки, ни намека на то, что хоть в чем-то была его вина. Она задавала простые и прямые вопросы, на которые требовалось отвечать столь же просто и прямо. В самом деле, из-за чего столько переживаний? Змеи не покусали его, и он не свернул себе шею. И вообще, все это случилось уже вчера. А сегодня его окружали бабочки, невиданная птица, требовавшая внимания, еще более странный ребенок, который разговаривал с ним, как умудренный опытом дядя из Голландии, хотя выглядел при этом подобием ангела из какой-то неизвестной ему мифологии и всего в пяти градусах широты от экватора — хотите — верьте, хотите — нет — носил фамилию Макфэйл. Уилл Фарнаби громко расхохотался.

Маленькая девочка захлопала в ладоши и тоже засмеялась. А всего мгновение спустя и птица, сидевшая у нее на плече, стала издавать раскат за раскатом демонического смеха, который заполнил поляну, эхом отдаваясь среди деревьев, и складывалось впечатление, что вся вселенная сотрясается, буквально сгибается от хохота над невероятно огромной шуткой своей сущности.

Глава третья

— Могу только порадоваться, что всем так весело, — внезапно произнес низкий мужской голос.

Уилл Фарнаби повернулся и увидел, что на него с улыбкой сверху вниз смотрит невысокий и худощавый человек, по-европейски одетый и державший в руке черную сумку. На вид ему, как определил Уилл, было лет под шестьдесят. Из-под очень широких полей соломенной шляпы виднелись густые седые волосы и — до чего же причудливый, похожий на птичий клюв — нос! И еще глаза — невероятно голубые глаза на столь темнокожем лице!

— Дедушка! — услышал он восклицание Мэри Сароджини.

Незнакомец перевел взгляд с Уилла на ребенка.

— Что вас так насмешило? — спросил он.