О дивный новый мир. Слепец в Газе [Авторский сборник]

– Я хочу поговорить с тобой, Джерри, – сказала она низким голосом, стараясь держаться с ним на равных, избегая эмоций, но тем не менее содрогаясь, несмотря на все усилия.

«Господи! – подумал он. – Что за сцена!» – И почувствовал себя еще более сердитым на докучливую женщину.

– Ну говори, – произнес он громко и с видом некоторого отчуждения вытащил из кармана портсигар.

– Не здесь, – возразила она.

Джерри сделал вид, что не понял ее слов.

– Прости, я не думал, что ты против того, чтобы здесь курили.

– Дурак! – Ее гнев выплеснулся наружу с внезапной силой. Затем, схватив его за рукав, она скомандовала: – Пошли! – И почти потащила его к двери.

Пробегая наверх, Элен успела увидеть, как ее мать и Джерри поднимаются с площадки возле гостиной на верхние этажи высокого здания. «Мне придется найти кого-нибудь, с кем бы потанцевать», – только и подумала она и секунду спустя ухватила маленького Питера Куинна и снова окунулась в рай.

– Разговор о ценных бумагах! – воскликнул Энтони, когда хозяйка покинула комнату вместе с Джерри Уотчетом. – Я и подумать не мог, что Джерри в фаворитах…

Беппо кивнул.

– Бедная Мери, – заметил он.

– Наоборот, – возразил Стейтс, – Мери богатая! Бедной она станет потом.

– И ничего нельзя с этим поделать? – спросил Энтони.

– Она бы возненавидела тебя, если б ты попытался.

Энтони покачал головой.

– Эти мрачные принуждения! Как кукушки в августе. Как олени в октябре.

– Сначала она хотела принудить меня, – сообщил Стейтс. – Сразу же после того, как мы впервые повстречались. Но я ее быстро вылечил. А затем подвернулся этот негодяй Уотчет…

– Удивительно, как ведут себя эти аристократы! – Тон Энтони был полон спортивного интереса.

Мускулистое, словно лишенное кожи, лицо Стейтса исказилось и изобразило презрительную гримасу.

– Грубый, вульгарный бандит, – сказал он. – Как ты только мог ладить с ним в Оксфорде, я просто не могу вообразить. – На самом деле, конечно, он прекрасно представлял себе, что Энтони ладил с этим животным из обычного раболепия.

– Простое чванство, – сказал Энтони, отобрав тем самым у Стейтса половину удовольствия от признания. – Но тем не менее я настаиваю, что такие люди, как Джерри, всегда присутствуют в любой либеральной системе образования. Когда он был богат, в нем действительно было что-то восхитительное. Некая отстраненная, незаинтересованная безалаберность. Теперь… – Он поднял руку вверх и затем дал ей снова упасть. – Обыкновенный бандит – ты прав. Но удивительно, с какой легкостью аристократы превращаются в бандитов. Очень закономерно, если задуматься. Вот человек, которого довели до того, что он возомнил, будто обладает божественным правом на все самое лучшее. И пока он владеет своими правами, у него noblesse oblige[129], честь, достоинство и все с этим связанное. И это, конечно же, намертво сковано наглостью, причем крайне искренней. Теперь, когда у него нет постоянного дохода, могут произойти самые странные вещи. Провидение позаботилось о том, чтобы вы имели все самое лучшее, следовательно, позаботилось о том, чтобы у вас были средства, и, следовательно, когда эти средства не попадают к вам законным путем, вы с совершенно спокойной совестью добываете их незаконно. В прошлом наш дорогой Джерри мог оказаться за решеткой за махинации или симонию [130]. Он стал бы потрясающим кондотьером или почти великолепным кардиналом. Но сейчас Церковь и армия слишком респектабельны, слишком профессиональны. В них нет места дилетантам. Разорившемуся аристократу только и остается, что заняться предпринимательством. Продавать автомобили. Перепродавать акции и ценные бумаги. Делать реноме сомнительным компаниям. В дополнение, конечно, разумно торговать своим телом. Если ему посчастливилось родиться с хорошо подвешенным языком, он может жить с помощью мягких форм шантажа и низкопоклонства – как газетный борзописец. Noblesse oblige, а бедность тем более. И когда они вдвоем обязывают одновременно, нам – читай: среднему классу – лучше всего начать считать серебро. Вместо которого… – Он пожал плечами. – Бедная Мери!..

Наверху, в спальной, град упреков и обвинений Мери Эмберли падал не переставая. Джерри, однако, даже не смотрел на нее. С отвращенным взором, он казался поглощенным разглядыванием полотна Пуссена, висящего над камином. На картине были изображены две обнаженные женщины, лежащие на постели, параллельной линии перспективы.

– Мне нравится эта картина, – сказал он с намеренной отвлеченностью, когда Мери Эмберли остановилась, чтобы перевести дух. – Так и воображаешь, как автор ее занимается любовью с этими девочками. С обеими. Одновременно, – добавил он. Мери Эмберли сильно побледнела; ее губы дрожали, а ноздри трепетали, словно жили самостоятельной жизнью, неподконтрольной телу.

– Ты даже не слушал меня, – закричала она. – Ты невыносим, ты чудовищен! – Поток снова загремел с еще большей силой, чем раньше.