– Доу, – сказал Ваня и посмотрел в бинокль. – Ага, как я и думал. Работорговцы. Наверное, идут на остров Святого Андрея. Что делать будем?
– Брать, – коротко сказал я. Ваня протянул мне бинокль, я посмотрел и увидел, кроме полутора десятка матросов, несколько десятков черных тел, лежащих штабелем.
«Победа» подошла поближе к паруснику, на борту которого значилось что-то арабской вязью. Вдруг над доу появилось облачко, и довольно далеко от нас плюхнулось в море ядро.
Лучше бы они этого не делали. Заговорили пулеметы, несколько арабов упало, а оставшиеся побросали оружие и встали на колени. Шлюпка с морскими пехотинцами в касках и бронежилетах отправилась к кораблю.
Оттуда раздался еще один выстрел – после чего несколько пулеметных очередей уничтожили практически всех арабов. К счастью, они и не подумали прятаться среди проданных в рабство, поэтому никого из невольников пуля даже не задела. И доу стал нашим «без шума и пыли».
Несчастных переправили на «Победу», и о них сразу захлопотали Рената со своими девочками, пара ребят с фельдшерским образованием из морской пехоты, и Амината. Мужчины, женщины, дети – голые, исполосованные арабскими плетьми, умиравшие от жажды и голода (им только раз в день давали по плошке воды, и уже два дня как не кормили), обожженные солнцем… Двоих спасти уже было практически невозможно – маленького мальчика и мужчину лет тридцати, который был наиболее изможденным.
Тем временем, ребята занялись подъемом доу, а мы с Сашей Сикоевым начали допрашивать единственных двоих оставшихся в живых пиратов – капитана-араба в зеленой чалме, означавшей, что он совершил хадж в Мекку, и главного надсмотрщика, звероподобного вида мулата. Оба, к счастью, неплохо знали португальский. Оказалось, что невольники были куплены у одного из гвинейских вождей. Кроме того, им «посчастливилось» захватить четверых рыбаков прямо в море. Оттуда же был и мальчик – сын одного из рыбаков. Двое утонули при захвате; на мой вопрос, как они могут так обходиться с людьми, мулат сказал с ухмылкой: «Двое утонули, и что? За них вообще по полтора реала дают, разве это деньги?»
Этого не выдержал Саша и дал ему по морде с такой силой, что тот вырубился. Обоих пиратов мы связали и бросили в одно из складских помещений, предварительно постелив клеенку – нам не улыбалось отмывать потом продукты их жизнедеятельности.
Амината немного говорила по-арабски, некоторые из освобожденных рабов – тоже, и мы решили поговорить с теми, опасений за чью жизнь не было. Оказалось, что все они – христиане; всех, кроме рыбаков, захватил вождь соседнего мусульманского племени и продал арабам. Увы, высадить их на местное побережье было равносильно рабству – отряды вооруженных работорговцев рыскают по побережью в поисках «черного дерева». Так что я принял решение попробовать пристроить их все на том же Зеленом мысу.
Утром двадцать восьмого января мы подошли к Ндакааре, куда мы переправили местных, кроме мальчика, которого Рената каким-то чудом сумела спасти, хотя он еще и лежал в стационаре. Нас пригласил местный вождь, который сказал (Амината переводила):
– Спасибо вам, о белые люди. Обычно ваши собратья приходят сюда за рабами, и только вы пришли к нам, чтобы сделать рабов свободными. Вы не португальцы и не голландцы?
– Нет, мы русские. И мы такие же христиане, как вы.
– Мы будем молить Бога о русских.
– А не могли бы вы принять и других рабов к себе в деревню? Они все христиане.
– Если вы попросите, то да. Ведь вы, я думаю, еще придете и проверите, все ли в порядке с этими людьми?
– Проверим. И еще. Хотелось бы повесить арабов-работорговцев. Чтобы все видели, что произойдет с теми, кто делает из свободных людей рабов.
На следующий день, в Ндакааре был рынок, на который пришли люди со всей округи. Я сказал:
– Эти люди приговариваются к смерти за убийства и обращение в рабство свободных людей. Поэтому они будут повешены. Их «Коран» говорит, что те, кто повешен, не попадут в царствие небесное.
Амината перевела, и арабов вздернули местные под улюлюканье толпы. Пока они корчились на веревке, я добавил:
– Если кто-нибудь из вас, или из ваших соседей, будет заниматься тем же самым, и мы об этом узнаем, то мы придем обратно и горе тем, кто будет виновен в этом!
Я не стал говорить, что в ближайшее время это было маловероятно, но я понадеялся, что мои слова, помноженные на вид «Победы», рассказы бывших рабов о том, как легко мы их освободили, и вид дергающихся на веревке арабов, возымеет действие не только в Ндакааре, но и в окрестных селениях.
Мы ушли лишь пятого февраля – после того, как жизни всех выживших, по мнению Ренаты, уже ничего не угрожало. Амината долго прощалась с Сашей, впрочем, на берег она ушла относительно довольной – за нее уже успел посвататься сын вождя, а когда вождь узнал, что Амината беременна, то обрадовался:
– Если от белого человека, то моему сыну еще и позавидуют.
Я ещё подумал, что если и испанцы, и мивоки подвергают остракизму женщин, которые ни в чём не виноваты, то местные намного более благородные.
Саша же сказал: