О дивный Новый Свет!

– Вы все обвиняетесь в пиратстве. По морскому закону, вы лично, командир, и все матросы на этих кораблях заслужили смертную казнь. Мы же всего лишь конфискуем все три корабля, а вас в должное время отпустим, после того, как Его шведское Величество согласится на кое-какие условия. Так вот. Любая попытка избавится даже от части вашего оружия, имеющегося на борту, закончится для виновных смертью. Любая попытка сбежать – аналогично. Имейте в виду, что мы за вами будем наблюдать даже ночью. А пока следуйте за нами. Какова максимальная скорость, на которую способны ваши посудины?

– Вы порожденье дьявола, – сказал побледневший швед.

– Поменьше голословных обвинений, если вы хотите вернуться к вашей Аннике – или Инге…

– Астрид, – машинально произнес тот.

– Так вот, спрашиваю еще раз – какая ваша максимальная скорость?

– Чуть больше семи узлов при хорошем ветре, – сказал побледневший капитан. – А обычно не более пяти узлов.

– Так вот. Следуйте за нами. Имейте в виду, что мы с легкостью можем превратить вас в груду обломков и из кормовой пушки. Ну что, пошли? Даю вам десять минут после того, как вы вернетесь на вашего «Льва», чтобы просигналить другим судам – и чтобы без шуток или подвохов!

– Да какие уж там шутки, – грустно пробормотал Карлссон.

Следующие три дня мы шли к острову Гогланд. На северной оконечности его была небольшая бухта, на берегу которой находилась крохотная финская деревушка – Суур-Саари. Туда мы и загнали все три шведских корабля, а команды разместили в трюме «Льва» и оставили на нем десяток ополченцев. Впрочем, шведы вели себя на удивление пристойно – все-таки относительно дисциплинированная нация.

А я с Валей Кесконеном, единственным финном из наших «идальго» (он был из деревни недалеко от Виллози под Петербургом), пошел поговорить с деревенским головой. В деревне жили одни рыбаки. Она состоялаиз всего одиннадцати домов; из одного из них вышел малец, и Валя сразу спросил у него, где дом головы и как его зовут. Вышедший за ним мужчина показал нам дом Пекки – фамилий у них не было.

Вскоре мы сидели в доме старосты, который только что вернулся с рыбной ловли и потому был на месте. Он, как оказалось, не любил шведов, и сначала встретил нас настороженно; а еще он, понятно, испугался нашей «Победы». Но когда он получил в подарок нож и зеркало – по тем временам, королевский подарок – то успокоился. Узнав, что мы русские, а шведы – наши пленники, он расхохотался и сказал, что, как это перевел Валя, мы – их друзья. И что вечером он организует сход, и мы сможем пообщаться со всеми жителями деревни.

Мы спросили, нет ли у него рыбы на продажу, решив, что неплохо было бы внести некоторое разнообразие в нашу диету. В результате пришлось делать два рейса к "Победе", причём Пекка не взял за свой улов ни копейки, в довесок выдав нам сушеных грибов прошлогоднего урожая.

– В этом году рыбы очень много, всего нам не съесть, а продавать их здесь некому, – сказал он. – Да и грибов столько, что нам до конца года не съесть. Так что это мой ответный подарок вам.

Вечером, мы предложили жителям Суур-Саари принять русское подданство, пообещав им нашу поддержку и защиту. А еще мы попросили разрешения построить на мысе Каппельниеми, недалеко от деревни, крепость, а корабли частично оставить в бухте. А пока казарма не готова, мы договорились о постое двадцати наших ребят в домах местного населения, с оплатой деньгами или товарами, причём по весьма умеренной цене.

Мы порывались сразу пойти к Котлину и далее в Питер, точнее, в Невское устье – Петербурга ещё не было и в проекте. Но, по словам Пекки, зима была суровой, к востоку от Гогланда в море до сих пор немало льдин, и лучше подождать пару недель.

Так что мы решили пока наведаться к шведам и потолковать с ними за жизнь. Выгрузив часть строительной техники и самих строителей, мы установили батарею из четырёх американских орудий на мысу и ушли обратно в море.

9. Горячие эстонские парни

– Ваня, курс на Стокгольм. Будем учить шведского короля уму-разуму.

– Лёх, какой еще Стокгольм? – спросил удивленно Ваня, и меня поразило, что от его аристократической культуры речи мало что осталось. Слишком долго Ваня общается с народом из СССР и постсоветской эпохи. Я, впрочем, тоже.

– То есть как это какой? Тот, где у них столица.

– А лоция у тебя есть?

– А что?

– Город расположен на острове среди шхер. Там везде отмели, банки, фарватер весьма сложный. У меня одна лоция, конечно, есть, издания девяносто первого года – Володя одолжил. Только вряд ли за эти четыреста лет все осталось таким, как было. А застрять на отмели где-нибудь между шхерами означает полностью провалить нашу миссию. Да и нас с тобой, боюсь, если не сожгут, то посадят на кол.

Я задумался. И тут вспомнил песни декабристов, которые я видел в одном из советских изданий в университетской библиотеке – эти диссиденты тогдашних времен сочиняли столь же нескладные и злые вирши, как и их далекие потомки.

Мол, такой-то «баба – начальником штаба, а другая баба – генералом в Або».