О дружбе. Эволюция, биология и суперсила главных в жизни связей

Они начали с анализа небольшой партии сохраненных проб крови – всего четырнадцати, – взятых у пожилых чикагцев, которыми занимался Качоппо. Среди них были люди с разных концов шкалы одиночества – попадающие в 15 % на каждом конце шкалы. Проанализировав пробы, ученые составили список генов белых клеток крови – лейкоцитов, отвечающих за иммунный ответ организма, – которые по-разному экспрессируются у одиноких и у неодиноких людей[164]. Результирующий рисунок напоминал политическую карту с цветовым обозначением результатов голосования на всех избирательных участках; цвет каждой точки, соответствующей определенному гену, обозначал, экспрессируется данный ген или нет.

«Потребовалось всего пять минут, чтобы понять, что происходило, – рассказывает Коул. – Для всякого, кто хотя бы отчасти знаком с иммунологией, картина не могла быть более отчетливой, это был вполне согласованный набор генов». У самых одиноких людей наибольшей активностью отличались гены, усиливающие воспалительный ответ, то есть они отличались наибольшей вероятностью экспрессии; те же гены, которые отвечали за антивирусный ответ, были неактивны, то есть экспрессировались с меньшей вероятностью.

Коул был поражен. «Это было нечто сверхъестественное, – говорит он. – Почему все это происходило при каком-то тривиальном, докучном, но не смертельном эмоциональном состоянии, и какое дело до всего этого лейкоцитам?»

Но не только этот поразительный результат убедил Коула в том, что Качоппо наткнулся на что-то реально важное в своем исследовании одиночества. Не менее действенный эффект произвел всплеск эмоций, которым была встречена публикация статьи в 2007 году. Ничто из того, что он делал прежде, не привлекало такого внимания СМИ или, что еще важнее, широкой публики. «Мы начали получать электронные письма от страдающих людей такого, например, содержания: „Я так рад, что вы это делаете, потому что это дает мне возможность рассказать вам ужасную историю о моей отвратительной жизни, которая довела меня до болезни“ или „Хочу рассказать вам о моей тете, которая никогда не могла ни с кем сблизиться и заболела аутоиммунным расстройством“». Коул понял: «Этот вопрос на самом деле волнует людей. Он достаточно важен для того, чтобы я продолжил его исследование. Эти одинокие люди действительно испытывали страдание, которое дошло у них до самых генов».

Глава 4. Средняя школа: главное – это обеды

Вначале 2010 года, когда мы собрались в Гонконг, нашим троим сыновьям было одиннадцать, восемь и шесть лет. Усадив их за стол, чтобы сказать, что мы уезжаем из дома на несколько лет, мы постарались представить это как интересное приключение. Отреагировали дети неодинаково. Джейк был встревожен. Алекс, наш младший, просто заволновался. Но Мэттью, наш средний сын, был безутешен. Он не принял нашего предложения, отказывался его принять, отметая с порога.

– А как же мои друзья! – закричал он.

Мы попытались его успокоить.

– Ты же вернешься… там с тобой будем мы… у тебя появятся новые друзья.

Мэттью страдальчески посмотрел на нас и сказал:

– Но ведь мне придется их тоже покинуть.

Так продолжалось несколько недель.

Мэттью всегда был очень общительным. Казалось, он с младых ногтей понял важность поддержки, которую ощущал со стороны других людей. Еще будучи грудным младенцем, он махал ручкой и улыбался незнакомцам из коляски во время прогулок. Учительница, когда он учился во втором классе, говорила нам, что никогда в жизни не встречала такого забавного ребенка. Одна мамаша восхищалась его «поразительными социальными навыками».

Общительность обычно придает ему уверенности в себе. Мэттью волновала не перспектива обзаведения новыми друзьями. Его расстраивала разлука с теми друзьями, которые у него уже были. Для Мэттью друзья представляли собой весь его мир.

Это было вполне нормально для его возраста. Способность завести и поддерживать дружеские отношения хотя бы с одним человеком уже в течение полувека считается жизненно важной для здорового состояния ребенка, для его благополучия. Изменилось только то, что теперь мы понимаем на биологическом и даже эволюционном уровне, почему так и должно быть. Мы начинаем осознавать, что интенсивность чувств, порождаемых дружбой – или одиночеством – в детстве и юношестве, заложена в нас от природы.

Я уже упоминала, что примечательным свойством нашего детства является его необычная продолжительность, если сравнить человека с другими биологическими видами. Мы не можем вечно оставаться детьми и жить в Нетландии Питера Пэна, но период между отлучением от груди и пубертатом у нас очень долог. Сложность человеческого мозга требует времени для его полного развития. Бóльшую часть этого периода мы проводим, оттачивая новые, более совершенные навыки социального общения.