О дружбе. Эволюция, биология и суперсила главных в жизни связей

Если бы я в нашей беседе рассказала об этой цепочке переговоров гарвардскому социологу Марио Луису Смоллу, то, как я полагаю, он бы понимающе кивнул головой. Он считает, что слабые связи не только помогают нам черпать полезную информацию, но и что мы – как правило – доверяем свои проблемы людям, которых плохо знаем, сохраняя при этом свою базовую сеть. «В истинную совокупность доверенных лиц каждого человека входят все люди, с которыми он сталкивается», – пишет Смолл[276]. Он провел исследование таких связей, основанное на глубоком изучении конкретного поведения и разговоров тридцати восьми аспирантов. Разговоры их были посвящены финансам, карьерным перспективам и семейной жизни. Этот индивидуальный, глубинный подход открывает такие истины о человеческой жизни, каких не открывает подход, основанный на анализе больших данных, утверждает социолог. Его стратегия такова: сначала спрашивать людей о том, с кем они, как им думается, говорят, а затем перейти к тому, что они делали в действительности. Однако свои данные Смолл подкрепляет результатами общенационального наблюдения более двух тысяч взрослых людей в возрасте от восемнадцати лет. Как в крупном, так и в камерном исследованиях было обнаружено, что более чем в половине случаев «опрошенные доверяли даже глубоко личные переживания и проблемы людям, с которыми они не находятся в близких отношениях»[277].

Одна из причин, по которой мы так поступаем, – это явное желание избежать общения с привычными близкими людьми. «Человек, заболевший раком, не хочет говорить об этом своей жене, чтобы не расстраивать ее. Или вы не будете говорить матери о своих финансовых затруднениях, потому что знаете, что она – в своем стесненном положении – начнет изыскивать возможность прислать вам денег», – поясняет Смолл. Вторая причина – люди часто ищут общения с теми, кто обладает нужным житейским или профессиональным опытом. Это может быть врач, психотерапевт или какой-нибудь малознакомый человек. «Надежда на эмпатию сильнее, чем боязнь испытать боль. Например, человек сидит в вестибюле детского сада, ожидая выхода своих детей, вдруг видит другого отца со светлой полоской на безымянном пальце левой руки и понимает, что тот тоже недавно развелся. Дальнейшее вам понятно – он может попытаться излить душу незнакомому человеку», – говорит социолог. Третья причина самая простая из всех – с людьми заговаривают, потому что они оказались в этот момент рядом.

Мы сами не замечаем, насколько часто это делаем. «Мы не настолько озабочены самозащитой, как нам кажется», – полагает Смолл. Он пришел к выводу, что, делясь сокровенным, мы придаем куда меньшее, чем думаем, значение тому, перед кем мы душевно обнажаемся. «Самое главное здесь – это возможность высказаться, просто поговорить, и одно это уже приносит облегчение. На практике есть очень мало вещей, которыми мы готовы поделиться с друзьями и которые мы не открыли хотя бы одному постороннему человеку». Некоторые обстоятельства – например, разговор за обедом или долгий совместный полет – делают сочувственное выслушивание более вероятным, подчеркивает ученый. Когда мы ищем, к кому обратиться, мы следуем контексту не реже, чем рациональным доводам.

Смолл не пытается ниспровергнуть ортодоксальное мнение о важности сильных связей. «Если вы в беде, то страховочная сеть, представленная внутренним кругом доверенных друзей, не даст вам упасть», – говорит он. Но при этом считает, что так же важен и устойчивый поток иных социальных взаимодействий.

Однажды моя подруга Элизабет рассказала мне, как провела вечер в компании своего тогдашнего бойфренда и его брата. Я назову их Ричардом и Уильямом. Братья смотрели по телевизору футбол, сидя рядышком на диване. Они, как я думаю, искренне считали себя лучшими друзьями, но, по свидетельству Элизабет, не разговаривали друг с другом, если не считать коротких фраз типа «Передай мне попкорн». Тем не менее, когда Ричард и Элизабет ехали домой, он удовлетворенно заметил: «Как мы здорово посидели с Уильямом».

Мы от души посмеялись, обсуждая эту историю. Это было совсем не то, что мы с ней подразумевали под «посидеть». Наша дружба другая. Мы с Элизабет и с нашей третьей подругой Эми видимся главным образом летом, в течение нескольких недель отпуска на островке неподалеку от Лонг-Айленда. Круглые сутки наши семьи перемещаются из дома в дом, с пляжа и на пляж, и все это время Элизабет, Эми и я разговариваем. Мы разговариваем, наматывая мили по берегу или сидя на песке в теплых лучах заходящего солнца. Мы разговариваем, сидя на крыше моего дома или на крыльце дома Эми. Мы разговариваем за чашкой кофе или за бокалом вина. Мы говорим о наших восьмерых детях, о настоящих и бывших мужьях и о стареющих родителях. Когда наступает время разъезжаться по домам, мы уже досконально знаем все о жизни друг друга. Таким образом, в нашем понимании «посидеть» – это разговоры, многочисленные и долгие.