О друзьях-товарищах

Однако десант все же помог нам, так как усилил и без того основательную панику, царившую в фашистских войсках, и самое главное — десантники обнаружили и перерезали провода, которые шли к зарядам взрывчатки, укрепленным на сваях моста.

Правда, когда мы с помощью армейской артиллерия и авиации сбили вражескую танковую засаду в районе Бельчо и главными силами своими (а не каким-то одним отрядом) вышли к мосту, фашисты все-таки взорвали его, но только один пролет.

Паричи, когда мы вошли в них, горели во многих местах. Пожары тушила наша пехота, которая все же умудрилась опередить нас.

Не успели мы осмотреться, только и радости — нашли чурку для газогенераторных катеров-тральщиков, — получили приказ: «Вперед!»

По реке, отражавшей на своей поверхности зарева многих пожаров, мы подошли к мосту, разминировали его, очистили от бревен фарватер и ушли в непроглядную ночь, чтобы найти бегущего врага.

Ни огонька, ни вскрика человеческого. Будто вообще одни мы на этой реке.

Но враг где-то здесь. Может быть, именно в эту минуту он и берет на прицел меня?

И вдруг Губанов наклоняется ко мне и шепчет:

— Там (показывает глазами на мысочек, к которому мы приближаемся) вроде мелькнул кто-то.

— Дай ракету!

В ее мертвенно-белом свете мы увидели человек двадцать в гражданском; ракета осветила их в тот момент, когда они намеревались скрыться в зарослях кустов.

А еще через несколько минут я и Гриденко стояли в плотном кольце женщин, детей и стариков. И что меня больше всего поразило: никто из этих людей не подошел к нам на расстояние вытянутой руки, ни на одном лице не было радости — только ожидание, настороженность. Но вот из толпы выступил старик и спросил:

— Извиняюсь, конечно, а кто вы такие будете?

— Как кто? Не видишь, что ли, что советские? — удивился я.

— Оно, конечно, вижу, — согласился старик, помолчал и — снова вопрос: — Только откуда советским кораблям взяться, если они все перетоплены еще в сорок первом?

Мои матросы возмущенно зашумели, заговорили разом:

— А форма-то, форма?

— На флаг взгляни!

— Черта с два нас утопишь!

— Хочешь, документы покажем?

Когда стих гневный ропот, старик помялся-помялся и сказал:

— Форма, она, конечно… И флаг тоже… Или документы подделать нельзя? Герман, он и не такое отчебучивал…

Выручил Гриденко: он достал из кармана кителя партийный билет и протянул его старику. Тот долго рассматривал и сам билет, и фотографию на нем, потом отступил на шаг и вдруг грохнулся нам в ноги. Что тут началось! Нас и обнимали и целовали. И угощали полусырой картошкой, приговаривая:

— Вам, сыночки, еще воевать и воевать, а мы уже почти дома! И пусть герман спалил деревеньку, но не пропадем же мы на родной земле да еще при нашей Советской власти!

Ночь словно светлее стала после этой короткой, но такой впечатляющей встречи.

А на рассвете, когда над Березиной еще плавали клочья тумана, мы увидели фашистов. Они переправлялись на правый берег. И мы из пулеметов открыли по ним огонь, своими форштевнями и бортами крушили их лодки и самодельные плотики.

Сначала все было — лучше не надо, а потом фашисты опомнились и открыли ответный огонь. Теперь я мог принять только одно решение из двух: отойти и дождаться бронекатеров или вести бой самому.

Почти час мы одни, то отступая, то снова яростно бросаясь вперед, мешали вражеской переправе.

Наконец, когда начало казаться, что еще немного — и мы отступим по-настоящему, появились бронекатера Пескова. На полном ходу вылетели из-за поворота Березины и сразу же ударили из всех пушек и пулеметов.

Минут через пять — десять оба берега опустели. Только из леса какое-то время еще слышался треск сучьев, звучали человеческие голоса.

И только теперь мы смогли оказать настоящую помощь своим раненым. Я с тревогой и грустью вынужден был заметить, что еще два катера-тральщика надолго вышли из строя, что, пожалуй, лишь в Киеве их и удастся отремонтировать.

Тут я и увидел Юшкова. Все матросы приводили в порядок свои катера, а он лежал у пулемета и, похоже, не собирался спускаться на палубу. Это удивило, даже рассердило, и я сказал:

— Ишь, разлегся, как на пляже. Товарищи работают, а ты сачкуешь?

— А почему бы и не сачкануть, если есть такая возможность? — как-то невесело отшутился он.

Я отнес Юшкова на санитарный катер, уже зная, что еще в самом начале боя он был ранен в обе ноги, но скрыл это от товарищей и командира катера-тральщика.

Невольно подумалось, что он имел полное право назвать того самоубийцу пустышкой.

Между прочим, у нас было самым обыденным явлением, что раненые, если для этого была хоть малейшая возможность, до конца боя оставались на своих боевых постах. Например, еще во время боя под Здудичами, где у меня была полностью выведена из строя команда катера-тральщика, ни один человек не покинул своего места. А ведь у командира катера-тральщика старшины 1-й статьи Поперовника была перебита нога, а рулевой Абрамов стоял у штурвала с пробитой осколком грудью.