О дырявых башмаках и далёкой-далёкой галактике (СИ)

Стоя у раковины с грязными тарелками, Ирса с каждым словом всё больше вжимала голову в плечи. Знать бы, что там произошло и что наговорил Бруно, если Эспен пришёл в такую ярость...

Похоже, спустя неделю он уже забыл, что это Ирса просила о встрече с "талантливым автором". Что, впрочем, не мешало ей чувствовать себя виноватой.

- Мне нужна серьёзная литература, а не сказочки о космических принцессах, чёрт бы их побрал!..

Стакан выскользнул из мокрой ладони: звон битого стекла оборвал Эспена на полуслове. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. А затем он махнул рукой:

- Прибери это, будь добра. И передай Берит, что я вернусь к девяти.

Подхватив пиджак, он так же стремительно исчез за дверью, а Ирса осталась стоять среди россыпи осколков. Из крана вовсю хлестала вода.

***

- Что пишешь? Конец второй части? - она присела рядом, заглядывая Бруно через плечо. Быстрые пальцы летали на клавишами "Колибри", вот только хмурый вид не имел ничего общего с вдохновением. Бруно был чернее тучи.

- Статьи для твоего дяди, - скользнув по ней взглядом, он вернулся к работе.

- Слушай, тебе вовсе не обязательно...

Ирса почувствовала, как внутри опять зашевелился червячок вины. А оттого, как сухо прозвучал голос Бруно, и вовсе стало обидно.

- Ты бы мог разослать рукопись в крупные издательства. В Осло, например. Чем больше редакторов заметят, тем лучше. Ты не должен переступать через себя, чтобы...

- Нет, должен, - на сей раз он взглянул на неё прямо. - Должен, понимаешь? Это единственный шанс заработать здесь и сейчас, - "даже если это означает принять условия твоего дядюшки-козла". Последнее читалось во взгляде столь явно, что Ирса поднялась с места.

- Прости. Не буду мешать.

Таким колючим она Бруно ещё не видела. Затворив за собой дверь, она поманила Галилея.

- Идём, приятель. Переждём грозу на кухне.

Если бы она знала, чем ещё помочь.

***

Тёнсберг горел сотнями рождественских огней. В зимнем воздухе на пару с ароматом домашней выпечки витал дух волшебства, о котором любили рассказывать детям.

Но только не для Ирсы, которая после бессонной ночи возвращалась домой из больницы. Вечером двадцать четвёртого деду стало плохо - пришлось вызывать скорую и ехать вместе с ним. К счастью, приступ вскоре закончился и врачи её обнадёжили, отправив домой отсыпаться. Хотя Ирса не была бы собой, перестав тревожиться. Пальцы по-прежнему подрагивали, когда она открывала дверь ключом.

У порога уже ждал Галилей. Соскучился.

Привычно налив коту молока, она поднялась наверх. Бруно, должно быть, всю ночь проспал у телефона, но она не сердилась. И уж тем более не жалела собственной кровати. Слишком устала, чтобы думать о мелочах.

- Вставай, лежебока, - Ирса с трудом выдавила улыбку, достав из шкафа заготовленный заранее свёрток, - тебя ждёт сюрприз.

- Как он? - Бруно сел на кровати.

- Уже лучше. Вот, держи.

Под подарочной бумагой скрывался настоящий норвежский свитер ручной вязки. Молочно-белый, с хитрой вязью узоров на груди.

- Ну как?

- Спасибо.

Конечно, Ирса ожидала большего. Но вместо этого лицо Бруно стало ещё пасмурнее.

- Не понравился?

- Не в этом дело, - он отвернулся к окну, будто боялся посмотреть ей в глаза. - У меня нет для тебя подарка.

Повисшую тишину нарушил мяукнувший Галилей, что вспрыгнул на кровать и запустил острые когти в подушку. Усталая голова отказывалась придумывать внятный ответ, и Ирса решила обернуть всё в шутку.

- Думаю, лучшим подарком сейчас станет пара часов сна...

- Почему ты не уехала? - спросил он.

Проследив за взглядом, Ирса заметила кипу бумаг, лежащих на столе. И папку с логотипом университета Осло, в который она была зачислена летом - сразу после выпуска и сдачи экзаменов.

- Ты ведь знаешь, почему. За ним больше некому приглядывать.

Это было неправдой. Дальберги могли бы взять деда к себе или, на крайний случай, устроить в дом престарелых. Но она не могла этого допустить.

Ирса Эскильдсен всегда жила для других, и никогда - для себя.

***

Деда выписали после Нового года. Теперь он совсем не поднимался с дивана, и время от времени требовалась помощь Бруно, чтобы его передвинуть. Из всей родни он узнавал только тётю Берит, считая её пятнадцатилетней девочкой. Ирса не могла смотреть, как та беззвучно плачет, сидя на полу и держа деда за руку. Но проходило полчаса, и она снова уходила: дети и муж не ждали.

Бруно целыми днями лежал на раскладушке под лестницей, пока за окнами завывал январский ветер. В спальню, где стояла пишущая машинка, он почти не поднимался. И даже Галилею было не под силу согнать его с места, несмотря на все попытки.

На вопросы Бруно отвечал односложно, продолжая витать где-то в собственных мыслях. Теперь он не спешил делиться, и Ирса начала тосковать по времени, когда они спорили, обсуждая перипетии сюжетов и судьбы героев.

Ей казалось, что та ниточка, связавшая их с первого дня, вдруг опасно натянулась.

Это пугало Кеплера больше всего.

***

- Ты точно не заболел?

- Нет, всё нормально.