o e460f10b28ddb1c1

Только сейчас осознала, как сильно мучает жажда, — во рту не кожа, а наждачная

бумага. Но принять воду из рук подлого вервольфа? Ни за что!

— Что ты со мной сделал, больной ублюдок?! — С силой ударила по прутьям.

— Зачем ты так о моих родителях? — притворно огорчился Андрей. — Я родился в

законном браке.

— Поздравляю. Почему я в клетке? Выпусти немедленно!

— Не могу, Машуль, да и не хочу. Не для того я тебя обратил, чтобы отпускать так

быстро. К тому же куда ты пойдешь, если не до конца прошла превращение? Хочешь

угодить в неприятности?

Я слушала и не верила. Он обратил меня? Он?! Память любезно подкинула

красочные картинки.

Мне стало стыдно. За каждый стон в его руках, за каждую попытку прижаться

посильнее, потереться о его мускулистую грудь… Фу!

Да. Обратил… Горобинский намеренно применил смертельный укус в надежде, что

выживу и стану такой, как он. Если бы мой организм отвергнул вирус, я была бы уже

мертва…

А так я мертва только как маг.

Силы оставили меня, ноги подкосились. Опустившись на пол, прошептала:

— Разве таким должно быть обращение? Мне плохо… Что со мной?

Парень присел на корточки и просунул руку между прутьев, планируя…

погладить?!

Снова в ужасе отпрянула:

— Не трогай меня!

— Тшш, не буду. Я всего лишь хотел успокоить. — Его глаза маниакально блестели,

а может, в тот момент мне хотелось видеть признаки сумасшествия. — Ты в порядке, Маш.

Обращение идет своим чередом, вот только у кого-то оно отличается от нормы. Не

переживай за волосы — выпадают слабые, новые и здоровые вскоре отрастут и будут

лучше прежних.

Я промолчала, а Андрей поднялся и объявил:

— Не могу быть с тобой рядом, ухожу до утра. Есть хотеть не будешь, в первые дни

перестройки мучает только жажда. Поэтому…

Он вышел из комнаты, просторной, с минимумом добротной мебели и

выкрашенными в жуткий сливовый цвет стенами. Фиолетово-синий обострял головную

боль, и я закрыла глаза. Ненадолго.

— Вот тебе вода, чтобы все выпила.

Андрей подтолкнул к клетке упаковку минералки с бутылками емкостью два литра.

Подтолкнул ногой. Боится, что цапну? Смешно и нелогично, раз перед этим пытался

погладить. О нет, этот жест выдавал не страх, а скрытое пренебрежение: он хочет меня, но

глубоко в душе считает грязью...

Андрей что-то рассказывал — я не слушала, занятая разглядыванием своей

темницы. Клетка большая, в длину шагов пятнадцать. Кроме матраса, на полу лежали

подушки и несколько шерстяных пледов, стопка книг. А еще в углу стоял… унитаз. Значит,

один вопрос о насущных потребностях отпадал.

— Ты поняла меня? — Андрей ударил по прутьям ребром ладони.

52

Из чувства противоречия хотелось сказать «нет», но зрачки его глаз приняли форму

вытянутого вертикально овала. Глаза вера, готового вот-вот утратить контроль.

Ужас острым ножом полосонул по горлу, отбирая дар речи, затрудняя дыхание.

Понимание, полное осознание ситуации накатило оглушающей волной. Меня обратил

вервольф… Похитил… Держит в клетке… Для чего, и дурочке понятно, если вспомнить,

как облизывал взглядом в ночном клубе. Я один на один с беспринципным оборотнем,

который может сделать со мной что угодно в любой момент!

И я закивала, хоть плохо поняла, что он требовал подтвердить.

— Отлично. Отец придет дня через три-четыре посмотреть на тебя. Только

заикнись, что была против обращения, — вмиг без головы останешься!

Андрей ушел, и я осталась паниковать в одиночестве.

Что делать? Что мне делать? Как выбраться из этой ловушки?

Горячечные мысли заставляли бегать по клетке в поисках выхода. А его-то нет!..

Выхода нет! Толстые прутья, растущие из потолка и уходящие в пол, можно выдрать

только с кусками бетона, да и то где гарантия, что клетка не усилена магией? Окон в

комнате нет, вероятно, нахожусь в специальном доме или подвале, где удерживают

провинившихся оборотней перед разбирательством, я слышала о таких камерах от Макса.

Жаль, не расспрашивала о порядках, царящих в стаях, эти знания мне бы сейчас

пригодились. Недаром же Андрей угрожал, требуя подтвердить перед его отцом, что на

обращение согласилась добровольно.

Вскоре мысли стали путаться: поднялась температура, и меня то бросало в жар, то

трясло в ознобе. Жажда усилилась, и я позабыла, что не собиралась пить воду врага.

Освежающая, чуть солоноватая минералка стала моим спасением от боли. Каждый

глоток ее унимал, сбивая температуру и прогоняя ломоту в суставах.

Пересохшие, треснувшие губы, словно засыпанные песком глаза… И боль, боль,

боль… О Ночь, как же мне было больно! И у боли была закономерность: она накатывала

поочередно, выбирая мишенью какой-то один орган, часть тела. Словно дятел, она

долбилась в виски и сердце, наматывала на невидимую катушку кишечник, гигантским

молотом дробила кости…

Я орала и каталась по полу, врезаясь в прутья, разбивала кулаки в кровь. Когда

становилось невмоготу, теряла сознание.