О, этот вьюноша летучий!

Как на лямина криброза
поселился криста галли,
впереди форамен цекум,
сзади ос сфеноидале!

В руках у девушки появилась небольшая кость. Она завертела ее, сверяясь с атласом.

– Вот лямина криброза, вот криста галли… но где же эта проклятая форамен цекум?

Вдруг в форточку из густой предвечерней синевы влетел бумажный самолетик. Сделав крутой вираж вкруг скелета, он приземлился у ног Марины.

С улицы донеслось пение губной гармоники. Девушка вскочила и подбежала к окну.

Внизу на тротуаре стояли трое блистательных офицеров-летчиков, двое советских и один француз, должно быть из полка «Нормандия-Неман».

Один офицер опирался на тросточку, у другого рука была на перевязи, у француза из-под отутюженной брючины высовывалась огромная загипсованная ступня. Впрочем, следы увечий не мешали бравым парням жизнерадостно улыбаться, а француз еще наигрывал на губной гармошке какую-то шалую мелодию Больших Бульваров.

– Привет, Марина! По приказу главврача вы сегодня мобилизованы на танцы! – высокий капитан поднял над головой билет.

– Ой, мальчики, не могу! – махнула рукой девушка. – Зубрю нормальную анатомию!

Коренастый старлей расхохотался, кивая на француза.

– Серж сегодня демонстрирует не нормальную анатомию! Смертельный номер, проездом в Париж, вальс на одной ноге! Ну-ка, Серега, изобрази!

Француз, помогая себе костылем, ловко закружился на одной ноге.

– Вуле-ву м’аккордер сет вальс, Марина?

Оперным жестом он воздел руки к окну.

В пыльных, потрескавшихся, зеркального стекла окнах мраморного дома появились бледные лики жильцов.

– Опять к Марише Громеко, – сказала тетушка со стиральной доской в руках. – Мужик-то ноне только вприглядку идет, как сахар, а у ей под окнами что ни вечер – военный парад.

– Да, это настоящий успех, – со вздохом подтвердила сухопарая дама, скручивающая цигарку из клочка газеты.

– Может, по-вашему, и успех, а все ж таки девушка она самостоятельная, – сказала женщина, скребущая ножом чугунную сковородку.

Марина рассмеялась, махнула рукой – где, мол, наша не пропадала! – и побежала переодеваться.

В крохотном треугольном жилье мелькают разноцветные тряпицы, скромные украшения девушек военной поры. Фанерно-бумазейные стены ходят ходуном. Марина крутится перед осколком зеркала. Временами она поглядывает на часики, потом почему-то заглядывает в камин, потом кричит в трубу – Петя! – и тут же в камине появляются ноги в сомнительных башмаках, а затем и весь мальчик целиком.

– Ну, вот, пожалуйста, – сказала Марина, – у других братья как братья…

– Чем я вас не устраиваю, мисс? – сурово спросил Петя. Он стоял в камине, скрестив руки на груди.

– В твои годы! Я! – воскликнула девушка.

– Что в мои годы? Что вы? – Петя был неумолимо суров.

– Я уже умела пользоваться дверью. – Марина дернула брата за вихры.

– А в ваши годы, мисс, я буду отдавать предпочтение наукам, а не презренным развлечениям.

С этими словами мальчик вышел из камина и сел к столу, на котором стояла тарелка с холодной картошкой. Марина в это время открыла чемодан и вынула оттуда самую свою главную ценность – лакированные туфли. Суровая «морская» важность при виде туфель слетела с Пети. Глаза его вспыхнули, он словно потянулся к ним…

– Лодочки? Модельные? – со скрытым напряжением и одновременно очень по-детски спросил он.

– Ты меня тысячу раз уже спрашивал… – рассеянно проговорила Марина и вдруг осеклась, повернулась к брату с туфлями в руках. Глаза их встретились.

– Мамины? Ленинградские? – с упорством спросил мальчик.

Видно было, что он уже много раз задавал этот вопрос и всякий раз ждал, пожалуй, даже требовал ответа.

– Да, Петенька, мамины, ленинградские, – тихо сказала Марина и надела туфли.

– Красивые, – с облегчением сказал мальчик и уткнулся в тарелку.

Девушка некоторое время смотрела на него, потом взгляд ее остановился на Петиных опорках с подошвой, обвязанной жгутом, потом, что-то вспомнив, она схватила свою военную сумку и вытащила из нее нечто, похожее на бусы, кусочки какого-то прозрачного вещества, нанизанные на нитку.

– Петя, вообрази, немецкий эрзац-сахар! Вчера на дежурстве один раненый подарил, привез из-под Кенигсберга.

Петя деловито рассматривает химический сахар, эту одну из жалких потуг врага выжить, разгрызает прозрачную бусину и только потом осведомляется:

– Не отравленный?

– Мне тоже интересно, – отвечает Марина. – Как себя чувствуешь?

– Пока не действует, – говорит Петя и кивает в сторону окна. – Все трое истребители?

– Вася Кузин – штурмовик. А как тебе нравится Серж? – говорит Марина. – Два месяца назад думали не выживет, а сейчас уже в команде выздоравливающих.

Говоря это, она направляется к выходу. Петя оглядывает ее придирчиво с головы до ног, видимо остается доволен, но строго говорит:

– Не забудь про зачет.

– Я ненадолго.