О, этот вьюноша летучий!

Петя и Малахитов сидят на пустой трибуне футбольного стадиона. На беговых дорожках стадиона, как всегда в эти годы войны, маршируют новобранцы, но в секторе для прыжков уже тренируется одинокий спортсмен.

– Зачем вы купили это пальто? – морщится на одеяло Петя. – Оно вас не личит.

Малахитов пожимает плечами.

– Мирная жизнь, мирная форма…

– Почему мирная? Война еще не кончилась. Марина говорит, что госпиталь переполнен…

Вдруг из прохода за спинами Малахитова и Пети на трибуну вываливается с веселым шумом группа молодых солдат. В руках они тащат футбольные бутцы, мячи, гетры… Тут же на скамейке начинают переодеваться.

– Ну, братцы, сейчас нам Шурик покажет свой мастерский класс! – кричит один из солдат.

Все с хохотом смотрят на щуплого блондинчика.

– Эй, дубль «Зенита», публика ждет!

Блондинчик стягивает через голову гимнастерку и становится ясно, почему его «заводят»: на груди у него замысловатая татуировка, в центре которой футбольный мяч и надпись: «Я люблю футбол. Дубль Зенита 1941».

Шурик словно не слышит шуток, он натягивает майку, берет в руки мяч, взглядом знатока проверяет шнуровку и вдруг на мгновение прижимается к мячу щекой, как к чему-то теплому и родному.

Парни убежали вниз, а Малахитов вдруг положил руку Пете на плечо и тихо проговорил:

– Меня комиссовали, мастер Пит. Флота мне больше не видать.

– Почему?

– У меня было сильное ранение в голову.

Петя вдруг вспомнил. Он осторожно протянул руку, сдвинул набок мичманку на голове Малахитова и снова увидел пульсацию чуть повыше левого виска.

– Там у вас мозг прямо под кожей? – с ужасом спросил Петя.

– Он самый, – весело ответил Малахитов.

– Вам очень досадно, что не будете больше воевать?

Петя смотрел на моряка, как на обреченного, но и с некоторой долей разочарования.

– Знаешь ли, – Малахитов говорил с мальчиком всерьез, как с равным, – на фронте я иной раз завидовал летчикам и артиллеристам. Они стреляли по этой сволочи издалека… А я, Петя, очень много людей убил вблизи, вплотную, глаза в глаза…

Сказав это, моряк еле заметно вздрогнул.

– Что же вы теперь будете делать? – спросил мальчик.

Разве мог он до конца понять своего собеседника?

– Видишь ли, Петр, – тихо проговорил Малахитов, – все мои друзья остались там, кто в Аджимушкае, кто на евпаторийских пляжах, кто в бухте Констанцы… и раз уж мне выпало жить, так я и буду жить в память о них, потому что я один из них, один из тех мальчиков…

Говоря это, он смотрел очень далеко и как будто совсем забыл о своем собеседнике.

– Они погибли, а вы в одеяле ходите, – еле слышно пробормотал мальчик.

– Что? – встрепенулся Малахитов.

– Ничего.

Малахитов встал и положил Пете руку на плечо.

– Пошли. Нас, наверное, Марина ждет.

Мальчик диковато взглянул на него, вывернулся из-под руки и отскочил в сторону. Малахитов с интересом смотрел на футбольное поле.

– Смотри-ка, Петр, а Шурик-то действительно показывает высокий класс!

Сияющий Шурик стремительным дриблингом вел мяч к воротам.

Под окном Марины вновь стоят три блистательных летчика из команды выздоравливающих, двое наших и один американец-негр, должно быть угодивший в советский тыл после «челночного» рейса.

– Марина, Джордж сегодня в ДОСА играет на кларнете! Настоящий джаз! – завлекают офицеры девушку.

– Марина! Ай шоу америкен данс тунайт! Джиттербаг! – скалит сахарные зубы негр.

– Нет-нет, мальчики, не могу! Зачет! – отмахивается красавица и закрывает окно.

Петя в это время перелистывал какой-то ее учебник. Он захлопнул книгу и сердито спросил сестру:

– Почему на танцы не идешь?

– Не хочу, – улыбнулась девушка.

– Надо идти, когда приглашают боевые офицеры, да еще и союзник, угнетенный негр…

– Ох, балда ты мой, балда маленький! – с беспричинным, казалось бы, счастливым смехом Марина обняла Петю за плечи.

Он вырвался.

– Я тебе не маленький, а на танцы ведь можно и в танкетках пойти…

– Да я просто не хочу. Понимаешь – не хочу. – Марина взяла у него из рук учебник и весело запела: – Как на лямина криброза поселился криста галли…

Прекрасным весенним утром на главной улице города появились два юных предпринимателя, чистильщика сапог.

– Я читал, что один миллионер начинал именно с этого дела, – неуверенно сказал Петя.

– Нам миллионов не надо, лишь бы на корочки для Марины собрать, – сказал Ильгиз. – Будем сидеть на разных сторонах. – Он перебежал улицу и расположился со своими щетками возле кинотеатра, Петя сел недалеко от банка.

– Чистим, блистим, лакируем! – сразу же бойко заголосил Ильгиз, и к нему тут же подошел какой-то военный.

– Чистим, блистим… – робко начал Петя и вдруг услышал рядом возмущенный голос Эльмиры:

– Песни Труда, чем ты занимаешься?

Девочка, очень строгая, очень чистая и суровая стояла прямо перед ним.

Петя мучительно покраснел и, чтобы скрыть смущение, басом заголосил:

– Чистим-блистим-лакируем всем рабочим и буржуям!

Губы у Эльмиры задрожали, и она топнула ногой:

– Прекрати!

– Катись! – крикнул Петя.

– Ведь ты же пионер, Песни Труда! Ты очень отстал по цветным металлам, и вот… – девочка чуть не плакала. – Ну, Петя, ну, Петенька!..