О, этот вьюноша летучий!

ВЛАДИСЛАВ: Я прихватил с собой совершенно случайно индонезийский лук. Стрелы смазаны ядом кураре!

ФИЛИП: А у меня оказалась под рукой вот эта маленькая пиратская мортира. Бьет прицельно отменным чугунным ядром.

ВЛАДИСЛАВ: Отлично! Начнем!

Граф и лейтенант созерцают опасные приготовления.

– Ах, он сейчас убьет моего Филипа, – в ужасе закрывает Роже глаза и в еще большем ужасе открывает их. – А если нет?

– Если эти два шарлатана не убьют друг друга через десять минут, их арестует полиция. Дуэли запрещены. Арест, снятие эполет, карцер, позор. Это меня устраивает. Вас я думаю тоже.

– Граф, вы гений! – Роже прижался к графскому боку и поцеловал вельможу в плечо.

– Оставьте, – поморщился Опоясов. – Не по адресу.

– Оп-ля! – вскричали дуэлянты.

Бухнула мортира, прозвенела тетива. Когда дым рассеялся, секунданты увидели Филипа, подпрыгивающего со стрелой в руке, и Владислава, который подбрасывал в ладонях ядро и дул на него, как на картошку. Молодые люди хохотали. Вот как отлично получилось!

Механик Фаддей Пушечный вместе с Катей Орловцевой выбежали из Телефонной станции, бросились в «паккард» и покатились.

– Быстрей, Фаддеюшка! Умоляю, быстрей!

– Значит, так. Видишь, Филип, перед тобой десять банок, – объяснял Владислав своему противнику, показывая на десять банок из-под монпансье, лежащие на мостовой. – Девять пустых, одна заряжена нитроглицерином. Мы по жребию смешиваем их, а потом прыгаем с одной на другую девять раз. Девять! Согласен?

– Заряд достаточный? – спросил Филип.

– По крайней мере для того, чтобы оторвать ногу.

– Здорово, Владислав!

Они подбросили монету. Первым прыгал Филип. Все обошлось. Потом, посвистывая, запрыгал Владислав. Снова все благополучно.

Подошел сердитый граф Опоясов.

– Какая-то дурацкая мистификация, господа! Вы ведете себя недостойно дворян!

Он сильно ударил ногой одну из банок. Она улетела в Неву и там взорвалась, словно глубинная бомба. Граф, искажаясь нервным тиком, посмотрел на часы.

Городовых не было.

«Паккард» вылетел на набережную, и вдруг на глазах Кати и Пушечного Дворцовый мост начал подниматься. Они опоздали – настал час развода мостов. Пушечный схватился за голову, но Катя не стала предаваться отчаянию. Стремительно пронеслась она мимо бронзовых львов, по лестнице и воде, прыгнула в какую-то лодчонку и стала бешено грести, борясь с течением, направляя лодку к сфинксам.

Филип бросил в своего противника бумеранг. Страшное австралийское оружие просвистело в нескольких миллиметрах от головы Владислава и вернулось к своему хозяину. Филип весело сплюнул.

– Проклятье! Ничего не получается.

– Давай попробуем самурайские бамбуковые шесты? – предложил Владислав. – Или, может быть, ковбойское лассо?

Он вынул из своего мешка лассо и раскрутил его над головой.

– Не смей, Владислав! – долетел вдруг пронзительный Катин голос с Невы. – Не трогай моего жениха!

– Хо-хо! – вскричал юноша. – Наконец-то я выдам свою сестренку замуж!

– Ты брат Кати? – радостно завопил Филип.

– С тех пор как родился. Или наоборот – с тех пор как она родилась? Сейчас уже не помню. Я думаю, вы это выясните сами.

– Это, неважно, – сказал Филип. – Главное, что я Катин жених, с тех пор как родился.

Недавние дуэлянты дружески обнялись. Филип спрыгнул с набережной в лодку прямо к своей мокрой, но счастливой возлюбленной.

– Проклятье! Где же полиция?

Граф Опоясов кусал губы.

И вот наконец появилась полиция. Ведомые боцманом Формидаблем одиннадцать городовых самозабвенно приплясывали с портретами Агриппины в руках и пели хором:

Какая расчудесная картина!
Мне кажется, что я кого-то съем!
Но прежде дай мне, душка Агриппина,
Шепнуть тебе на ушко «жэ вуз ем»!

Владислав помахал сестричке и Филипу, а затем выкатил из ближайшей подворотни свой аппарат (вот почему сфинксы-то были назначены), приладил к нему новый пальмовый пропеллер и взлетел над Невой.

Мы видим, как на серебрящейся невской воде покачивается неуправляемая лодка, и как все ниже и ниже к ее днищу склоняются головы Кати и Филипа.

– Продолжайте, продолжайте! – крикнул с высоты Владислав. – Я не смотрю!

Граф Опоясов был страшен.

– Рушатся все устои, – тихим свистящим голосом говорил он. – Только в этом городе могла произойти такая дичь, низость, такое издевательство над здравым смыслом!

Роже вытирал мокрое лицо рукавом, постукивал зубами от ревности, зависти и тоски.

– Граф, обещаю: красотка будет ваша! А миноносец, проклятое это корыто, будет моим.

Вечерний час на Невском проспекте. Гуляющая толпа. Экипажи. Общее приподнятое, как это бывает в Северной Пальмире, настроение.

Филип Деланкур и Роже Клаксон медленно шли в толпе. В нескольких шагах позади тащился Жанпьер Формидабль, обвешанный покупками – корзинками цветов, шляпными коробками, кульками конфет.

У Филипа спокойное счастливое лицо. Он обнимает Роже за плечи. Тот, конечно, вздрагивает.

– Эх, дружище, если бы ты знал, как это чудесно – найти наконец свою женщину! – говорит Филип.