О, этот вьюноша летучий!

– Нашел! Нашел! – кричал композитор, приближаясь. – Самсон, я его нашел! Собирайся немедленно, я его нашел!

– Кого нашел, Гриша-джан? Что за паника?

– О счастье! О нежданная радость! В краю фольклора я его нашел. Он растет среди фольклора, джан!

– Да кто растет, Гриша?

– Чабан! Твоя мечта, Самсон!

Легкие растрепанные тучки цеплялись за скальные столбы под ногами чабана, а над ним по-прежнему сверкало незыблемой голубизной огромное небо.

Чабан свистнул верному псу, спустился с камня, прилег на траву и вынул маленькую книжечку для спокойного чтения. Он читал сборник стихов Андрея Вознесенского «Взгляд» и немного даже подергивал ногами от удовольствия. Ноги его, торчащие из-под бурки, были обуты в баскетбольные кеды.

На гребне горы появились Грозняк и Баклажан. Они шли в альпинистской связке и с ледорубами в руках. Вид у них был измученный, но гордый – преодолели такой подъем!

– Есть еще, есть еще, Самсоша, порошок в… – начал было Баклажан и осекся.

В двух шагах от себя он увидел весьма пожилую даму, которая преспокойнейшим образом прогуливала свое тело в старомодных туфельках на тонком каблучке. На крохотной площадке над пропастью преспокойно лежало имущество дамы – желтый чемодан, футляр со скрипкой и даже ноты на пюпитре.

– Простите, мадам, но как вы сюда попали? – обескураженно спросил Баклажан.

Дама не удостоила его ответом, отвернувшись, закурила папиросу.

– Мадам, вы здесь?

Грозняк не обратил даже внимания на неожиданную встречу. Словно «демон, дух изгнания» он склонился над лугом и с сокровенным восторгом озирал фигуру в бурке, возлежащую на лугу. Губы его шевелились, и было видно, что, кроме восторга, он занят еще и каким-то подсчетом.

Общеизвестно, что размер какого-либо предмета – это всегда сравнение его с каким-либо другим предметом. В сравнении с горами фигура чабана была обычной человеческой фигурой, но когда к ней приблизились Грозняк и Баклажан, оказалось, что это фигура Прометея.

– Алейкум салям или салям алейкум? – шепотом спрашивал тренер у композитора.

– Судьба, как ракета, летит по параболе, – вдруг громко произнес чабан. – Вознесенский. Позвольте с вами поспорить. Судьба – это посох в руке странника…

– Философ!

Грозняк в ужасе схватился за голову.

Чабан обернулся, и мы увидели веселое и добродушное мальчишеское лицо. Чабан сел, и из-под бурки вылезли длиннейшие ноги в бахромчатых джинсах.

– Привет, – сказал он, не без интереса разглядывая колоритных альпинистов. Он снял папаху, и мы увидели лохматую голову вполне современных очертаний.

– …Гагемарджос, салям алейкум, – пробормотал Грозняк.

– Пасете овец? – спросил Баклажан.

– Пасу ли? О нет! Я здесь играю на фортепиано и вулканизирую шины. Простите за добродушную усмешку. Мое занятие настолько очевидно, что не нуждается в вопросах. Да, я пасу овец. Позвольте представиться. Юра Кулич-Куликовский.

Словоохотливость юного чабана поразила путников.

– Григорий Михайлович Баклажан, композитор, – представился один.

– Самсон Аполлинариевич Грозняк, доктор философии, – представился другой.

– По некоторым еле уловимым приметам вижу, что вы москвичи. Присаживайтесь на эту бурку, дорогие земляки, и угощайтесь лепешками овечьего сыра, – Юра выскочил из бурки и оказался в майке с портретом Ринго Старра на груди.

Из-за скалистого гребня вдруг донеслось трогательное, исполненное печали пенье скрипки.

– Эх, – поморщился юноша, – опять звуковые галлюцинации. С тех пор как я удалился…

– А вы удалились, Юра? – остренько посмотрел Грозняк.

– Причина – женщина? – спросил Баклажан.

Юра смутился.

– Целых две.

Он на секунду отвернулся от своих собеседников, и в его голове проплыло яркое воспоминание недавнего прошлого.

…Две весьма пожилых дамы, одна в пенсне и на высоких каблуках, другая в тренировочном костюме спортобщества «Буревестник», яростно спорили друг с другом, стучали кулаками по столу.

– Мальчик получает уродливое воспитание! – кричала одна. – Однобокое уродливое воспитание!

– Он не Ломоносов! – кричала другая. – Он не Леонардо! Мальчик может поставить мировой рекорд в десятиборье!

Сам мальчик – головой под потолок – в отчаянии метался по комнате, простирая руки к старухам.

– Бабуля, успокойся! Баба Маша, кончай!

……………….

– Нет, серьезно? – пытливо спросил Грозняк.

– Просто мне здесь нравится, – сказал Юра. – Я люблю простор. Я люблю аэродромы и не люблю метро. А здесь, – он развел руки, – посмотрите, здесь видно, что земля все-таки огромна, а горы какие огромные, – он немного погрустнел.

– Разве вам не хочется спуститься? Поступить в какой-нибудь вуз? В консерваторию, например?

Юра смущенно засмеялся.

– В консерваторию? Витамина «Т» не хватит! В смысле – таланта.

– Встань-ка на ножки, сынок, – вдруг попросил Грозняк, и в голосе его была такая профессиональная нотка, что Юра тут же удивленно подчинился.

– Ну-ка подпрыгни! – скомандовал Грозняк.

Фигура гиганта взметнулась в горное небо.

– Хватит, – убежденно сказал Грозняк. – Хватит у тебя витаминчика.

– Для консерватории, – вкрадчиво вставил Баклажан.