О, этот вьюноша летучий!

Грозняк, вооружившись очками, проверял зачетные книжки.

– Андрюша! Марамзин! – сердито говорит он одному из своих игроков. – К сожалению, должен тебе напомнить о задолженности по начертательной геометрии.

– Самсон Аполлинарьич, так когда же чертить-то? – заканючил паренек. – Вчера в Каунасе играли, в среду в Свердловске, в то воскресенье в Казани…

– Тем не менее чертить надо. У нас любительская команда студентов и никакой туфты!

В служебном отсеке второй тренер Харитон любезничает со стюардессой.

– Я вас, Ниночка, иногда путаю с актрисой Вертинской, но та реже меняет цвет волос.

– Что это ваша команда все читает? – спрашивает девушка.

– Нынешнее поколение баскетболистов помешано на науках, Ниночка. Наше поколение увлекалось стюардессами.

В служебный отсек заскакивает нахмуренный Грозняк. В руках у него авоська с коробкой киноленты и портативная кинокамера.

– Харитон, вы снимали матч с литовцами?

– Я… я… болел, Самсон Аполлинариевич… очень нервничал!

– А я вас просил снимать Бачулиса, Григулиса и Миколайтиса. Вы не болеть на игре должны, а снимать, Харитон!

– Товарищ Грозняк, а правда, что ваше поколение баскетболистов?.. – улыбаясь, спрашивает стюардесса.

– Наше поколение очень не нервное! – отрезает Грозняк. – Наше поколение баскетболистов очень волевое, собранное, и некоторые еще получают полставки за киносъемку.

Он идет по проходу и закрывает книги своих парней.

– Спать, ребята, спать. В 10 утра тренировка.

В ночном самолете полумрак. Баскетболисты спят в своих наглазниках. Рядом спят Ваня Приколов и Юра Кулич-Куликовский.

– Ты спишь, Ваня?

– Очень сильно сплю.

Юра чуть-чуть барабанит пальцами по любимому Ваниному чемоданчику.

– Юра, ты что сейчас спишь?

– Я сплю, Ваня, горный склон под солнцем, длинные синие тени, снег… и вот эту мелодию сплю…

Насвистывает.

– А ты что спишь, Ваня?

– Я сплю баскетбол, – вздохнул Приколов.

– Итак, в очередном матче студенческого первенства страны московский «Студент» добился убедительной победы над казанским «Буревестником»!

Это дикторский текст.

На табло внушительные цифры победы.

Игроки «Студента» под восторженные крики болельщиков покидают площадку. Почти все они жуют чуингам.

В раздевалке их уже ждет суровый Грозняк.

– Давай сюда! – говорит он Шалимову, и тот, нагнувшись, выплевывает ему в ладонь свою жвачку.

– Давай! – Грозняк подходит к Покровскому.

– Давай! – к Сиркладзе.

Собрав все чуингамы, швыряет их в угол и разражается гневной тирадой.

– Тоже мне «Фричи-Причи-Сити-Кампус». Жуют, видите ли! Международные мастера! Вы бы лучше у американцев не жвачке учились, а игре на подборе. Пижоны! Если бы у Казани был полноценный запас, мы бы сегодня продули! Игру у своего щита начисто проиграли! Почему майки в стирку не сдаете? Никаких суеверий! Мастера баскетбола должны быть элегантными и просвещенными юношами. А ну, Сиркладзе, Харитон, Юра, собирайте все это вонючее тряпье! – он запихивает все майки и носки в баул. – Послезавтра играем с «Инженерией». Прямая передача через «Орбиту», дьяволы полосатые!

В ванной своего гостиничного номера Грозняк, сердито бурча, стирает носки, длинные баскетбольные, так называемые «стоячие» носки и развешивает их на трубах отопления пару за парой, всего одиннадцать пар.

Заглядывает нервный Харитон.

– Самсон Аполлинариевич, чем вы занимаетесь?

– Коллекционирую марки, чиню мотоциклы, катаюсь на водных лыжах, – злится Грозняк. Взглядывает на своего помощника. – Вы опять, Харитон, ночь не спали?

– Я волнуюсь, Самсон Аполлинариевич, ужасно нервничаю. Зачем вы стираете?

– Ну… ведь эти олухи полосатые сами никогда не постирают, а прачечная закрыта на переучет мыльных пузырей, – с некоторым смущением, но потом начинает снова орать. – Вы не волноваться должны, а готовиться к матчу. Готовить камеру, пленку, вообще думать, подкидывать идеи.

– Неужели опять проиграем?! – восклицает Харитон, воздевая руки. – Семь очков! Это какой-то рок! Фатум! Усмешка Немезиды!

Грозняк молча взбивает пену.

– Самсон, надеюсь, ты выпустишь Кулич-Куликовского. Только он с его прыжком может прикрыть Егорчикова.

Грозняк снова в наполеоновском раздумье.

– Это я решу за секунду до того, как решу, – медленно произносит он и, встрепенувшись, сует Харитону ворох грязных маек. – Вот иди, поволнуйся до утра!

Поздний вечер. Пустынная улица старого Тбилиси. На углу стоит Юра. Он печально по своему обыкновению что-то насвистывает и безучастно разглядывает рекламную тумбу, лохматую от обрывков старых афиш.

И вдруг Юра видит среди этих лохмотьев лицо дамы своего сердца. Прямо ему в глаза смотрит, улыбаясь, темнолицая светловолосая слаломистка, но уже не в лыжном костюме, а в простроченной рубашке с открытым воротом, в каких сейчас довольно часто выступают эстрадные певицы. На клочке афиши сохранились также и шесть букв, сначала четыре и после интервала еще две, но, увы, это грузинские буквы, которых Юра не знает.

С величайшей осторожностью Юра отрывает от тумбы портрет и прыгает от радости чуть ли не до второго этажа.