o f2be50149fb33788

Последняя фраза капитана меня в очередной раз озадачила. Я

видимо плохо скрываю эмоции и он это заметил. " Раз говорю,

значит знаю." - резюмировал командир. - "Есть вопросы? " Мне

вдруг вспомнился недавний наш визит в каюту майора Бьернсона

и как Владлен почти полчаса колдовал с ним над картами и

схемами. Вопросов у меня пока больше не было.

Освещение туннеля в этом месте оставляло желать лучшего. В

отрезке метров на пятьдесят горела всего одна лампа, да и то с

каким то старческим близоруким прищуром, в полсилы. Когда

капитан с Семёном скрылись за дальним поворотом мы с

боцманом присели у стены, не стоять же столбами. Устиныч

приятно удивил меня, достав из противогазной сумки на поясе, где

обычно держал мелкий такелажный инструмент, большую

консервную банку со скумбрией в собственном соку, а так же

завернутую в газету гарбуху посоленного серого хлеба.

Скумбрия была родная, из нашего судового автоклава - агрегата

для варки свежезакатаных рыбных консервов, а так же

дефицитной,а потому часто неучтённой тресковой печени.По

этому случаю в каптёрке у боцмана хранились так же нелегальные

соль,специи и десяток другой ящиков с пустыми консервными

банками и крышками для них. Это был не совсем, а точнее совсем

незаконный маленький бизнес экипажа. Чаще всего произведенная

таким образом неучтенная продукция просто съедалась самими

производителями или членами их семей с друзьями. Однако, скажу

я вам, рыбные консервы купленные в магазине и рыбные консервы

сваренные для себя это две большие разницы. Первое -

вкуснейший деликатес( фактор первой и последней свежести)

Второе - ( свежесть, увы,тоже вторая) просто еда бедняков.

Позже ни в каких изысканных рыбных ресторанах не пробовал я

ничего вкуснее той консервированной скумбрии. Я со слезой в

голосе признаюсь, что даже видел эту красавицу живой.Её двух

килограммовую полосатую и трепыхающуюся я лично выудил за

хвост среди прыгающей трески и отправил в ящик для прилова.

121

Покончив с трапезой мы совершенно расслабились и даже

задремали. Но молодому всегда неймётся и минут через двадцать я

принялся теребить боцмана мирно посапывающего в усы( он таки

принял колпачок-другой из заветной титановой фляжки) - "

Устинычь, спишь? " задал я шёпотом полутёмному пространству

туннеля почти риторический вопрос. Старый приоткрыл левый

глаз под сивой мохнатой бровью и недовольно пробурчал: "Нет,

придуриваюсь." В его ответе было столько же логики сколько и в

моём вопросе, что не помешало мне продолжить наш светский

диалог.

Я решил напомнить автору содержание предыдущей серии: " Ты

про Гренландию рассказывал,когда на охоту собрался, да тебя

тогда прервали - Бьернсон помешал. На самом интересном месте,

когда брат Миника за вами на собачьей упряжке приехал." - "

Ну,предположим это не самое интересное, а только начало

интересного." - заметно оживился боцман. Я без труда попал в

точку - любил Бронислав Устиныч порассказать. Как выражались

некоторые не слишком благодарные слушатели из экипажа -

"мемуары потравить".

Могли бы быть и учтивее, в конце концов делал это наш баян с

завидным для многих мастерством.Выдержав короткую

театральную паузу,он продолжил: " Тогда, прежде чем отправиться

в дорогу на собачьей упряжке, предложили мне братья-инуки

перекусить чем духи Гренландии послали. Разложил этот

толстенький Нанок закуски и рукой мне жест

делает:"Угощайся,мол." Я бы рад угостится, да снедь больно

непривычная - рыба вяленая на ветру и солнце - юкола, хотя и без

пива, но пожевать можно. Но откровенно протухшие куски мяса с

зелёной плесенью, что твой Камамбер и куски посвежее, но

совершенно сырые - это было слишком.

Да и дух от этой скатерти -самобранки шёл такой, что хоть

гренландских святых выноси. Хотел я рыбки сухой пожевать, да

она в узелке наноковом вперемешку с этой снедью такими

ароматами пропиталась, что почудилось мне, что я три дня не

стираным носком дяди Васи-сантехника полакомится пытаюсь.

122

Неловко мне гостеприимных хозяев обижать, да чую - вот-вот

"смычку брошу", сблюю то есть. Отродясь морской болезнью не

страдал, а тут, стыд то какой, замутило, как какого-то салажонка.

Покосился я на Миника, а у того, хоть и не улыбается, а в чёрных,

раскосых глазах черти прыгают. Ну думаю издеваются братья-

эскимосы, как старослужащие над новобранцем. На "слабо" берут.

Задело это меня шибко. Нет, говорю про себя: "Врёшь! Не

возьмёшь! Никогда Бронислав Друзь не поднимал рук, прося о

пощаде!"

Беру я твёрдой рукой большой кусок сырого мяса с душком, солю

его крепко, чтоб значит шанс на выживание поиметь и только до