o f2be50149fb33788

начальство заявило, что этот вопрос можно решить положительно,

но только в Союзе. Я как дисциплинированный советский моряк

220

подчинился. А потом наш траулер вышел в море и в Нуук мы

больше не возвращались. В Мурманске я подал нужное заявление

в компетентные органы и стал ждать ответа. Через неделю в

отделе кадров у меня отобрали паспорт моряка и сообщили, что

выход в загранрейсы для меня закрыт на неопределённый срок и

сам я переведён на берег на судоремонт сроком на год.

Между прочим тогда по возвращении с этой гренладской охоты

оказалось, что со мной произошёл какой-то непонятный казус.

Выяснилось, что моё отсутствие продолжалось меньше недели,

если точнее дней пять, хотя я был уверен, что прошло вдвое

больше времени. Можно было попенять на полярный день и

отсутствие смены тёмного и светлого времени суток, но

мурманчанина полярным днём или ночью не удивишь и видимо

всё дело в обилии впечатлений. Для кого-то время насыщенное

событиями бежит быстро, а для кого-то течёт медленно, да и не

так часто встречаешься с таким смешением времён, как в

Гренландии, когда современность столь реально и фантастично

сталкивается и перемешивается с далёким прошлым .

Что -то я расклеился, малый. Старый я стал, сентиментальный.

Иной раз закрою глаза и вижу, как стоит на причале Нуука и ждёт

меня моя Ивало.Она знает,что я жив и знает, что я не забыл её,

ведь как-никак она немножко волшебница."

Ivalo(инуитский) имя собст.,бабочка,маленькая волна, младшая

сестра

П. м. П.' Тайна п. острова.глава 37 "Призрак чёрного

кригсмаринера "

221

Не так часто битые жизнью пожилые мужики раскрывают душу

перед восемнадцатилетними сопляками. Мне стало неловко от

того, что я стал невольным свидетелем момента слабости старого

моряка. Какие-либо комментарии к услышанному с моей стороны

были бы неуместны и буркнув про то, что схожу ка я на палубу,

отдам долг службе, я напялив на голову шапку, ретировался. На

палубе было сыро и промозгло, благо дождь уже перестал

моросить с серого, затянутого белесой, туманной дымкой неба. Я

взглянул на часы, до конца моей вахты, то есть до шести часов

утра, оставалось всего лишь двадцать минут.

" Надо бы сменщика разбудить" - шевельнулась в голове сонная

мысль. " Какие кошмары вы месье Паганель предпочитаете в часы

утреннего послевахтенного отдыха? " - не без лёгкой шизофрении,

замаскированной под самоиронию спросил я сам у себя и в

подтверждении диагноза сам же ответил: " Не иначе вас, моншер

ожидают ужасы с полярной тематикой. К примеру общение с

гренландскими загробными духами, впечатлительный вы наш."

Мой внутренний почти-что клинический монолог прервал

приближающийся знакомый звук. Без сомнения это работал

двигатель возвращающегося под Медвежье крыло баркаса

"Эидис". "Прошло меньше суток. Неужели Верманд с Генкой уже

нашли то, что искали - образец кислотной мины или им попались

какие то не менее важные вещдоки ? " - пронеслось в моей голове.

По телефону внутрисудовой связи я позвонил на мостик и

сообщил вахтенному помощнику о возвращении наших славных

лазутчиков из гнезда диверсантов. После чего отправился на бак

пришвартовывать союзника или союзницу, поскольку "Эидис" всё

же женское имя. С подоспевшим Устинычем мы спустили

штормтрап на борт баркаса, по которому Вард, а за ним и

пламенеющий рыжей макушкой Эпельбаум, поднялись на борт

"Жуковска". У Верманда за плечами торчал изрядным горбом,

притороченный к спине груз, завёрнутый в плотную парусину. На

палубу вышел встречать экипаж баркаса опухший со сна капитан

Владлен Георгиевич. Он без лишних слов повёл Верманда и Генку

к себе в каюту, бросив на ходу в сторону боцмана короткое:

"Пошли !" Поскольку меня на важное мероприятие пригласить

опять забыли, мне ничего более не оставалось, как разбудить

сменщика и отправится почивать согласно корабельной присказке:

" Вахты нет, дави на массу."

222

Проснулся я где-то за полдень и умывшись направился в сторону

камбуза, где в салоне экипажа ещё продолжался обед. За угловым

столом Бронислав Устиныч и угрюмоватый Верманд Вард не

спеша хлебали тресковую уху, изредка обмениваясь короткими

фразами по немецки. Получить какую-либо информацию от

мужчин с таким суровым выражением лиц не представлялось

возможным и наскоро прикончив свою порцию макарон с

тушёнкой, я поспешил обратно в кубрик. Мой тайный расчёт

оказался верен. В матросском кубрике, не щедро освещённом

помаргивающей лампой дневного света, сидела вокруг

небольшого, прикрученного к палубе стола компания из четырёх

человек. На столе возвышалась трёхлитровая, покрытая изнутри

коричневатым налётом, оплетённая капроновой корзинкой