О гномах и сиротке Марысе

— М… м… мудрость! — пролепетал Чудило-Мудрило.

Но и это не помогло.

— Сила! — в ужасе заорал Хвощ, потому что цыган уже протянул к нему руку.

Но остался таким же, каким был.

И тут донёсся тихий голос, словно листва зашелестела:

— Добро!

Это сказала бедная женщина, которая шла по лесу, радуясь своему счастью, а эхо повторило за ней.

Цыган побледнел и остановился как вкопанный.

Крохотные гномики стали расти, расти у него на глазах, а он всё пятился, пятился, шепча побелевшими от страха губами:

— Сгинь, пропади, нечистая сила! Сгинь, пропади!

Но гномы переросли его уже на целую голову, на две, на три; вот они сравнялись с соснами и предстали перед ним грозными, могущественными великанами. Теперь он сам рядом с ними казался карликом.

Цыган упал на колени и, сложив руки, взмолился:

— Простите, господа великаны! Я думал, вы обезьяны, а вы, оказывается, волшебники! Простите бедного цыгана, могучие чародеи!

Хвощ-великан нахмурил брови и сказал басом:

— Ладно, так и быть, помилую. Сегодня я добрый! Но за это ты отнесёшь нас через лес и реку к Хрустальному Гроту. Только смотри, если хоть раз тряхнёшь, или веткой оцарапаешь, или в воде замочишь, берегись! Мигом в водовозную клячу превращу! Да о еде позаботься! Корми нас посытней да почаще!… А это что у тебя в торбе?

В торбе оказалась лепёшка, которую цыган стянул с лотка на ярмарке, кусок колбасы и сыр.

— Мало! Очень мало! Никуда не годится! — ворчал Хвощ, выгребая припасы из торбы.

Цыган, не вставая с земли, захныкал:

— Уж лучше водовозной клячей быть, чем таких двух верзил, как ваша милость, на себе таскать — да ещё кормить досыта! Всё одно погибать!

И он начал стонать и всхлипывать.

Эхо постепенно стихало, замирая в лесу, и великаны стали уменьшаться.

— Не бойся, цыган! — сказал Хвощ. — Встань! Ты видел нашу силу и могущество. Теперь мы опять станем маленькими гномиками, и тебе легко будет нас нести. Только смотри, чтоб еды было вдоволь! Сколько нужно для двух великанов.

Поднял голову цыган, а перед ним два карлика. Смеясь и плача, кинулся он целовать им руки, а потом, когда они поели и закурили трубочки, посадил к себе на плечи и двинулся в путь.

Нёс их цыган до вечера, нёс всю ночь — полная луна ярко светила. Ноги у него уже подкашивались от усталости, но он не смел жаловаться, боясь, как бы эти могущественные волшебники снова не превратились в великанов.

Лепёшки и сыра своего ему даже попробовать не пришлось: Хвощ то и дело лазил в торбу и уплетал за обе щеки. Он ел, ел, пока не раздулся, как пузырь. Цыган кряхтел от тяжести; плечо, на котором сидел Хвощ, совсем онемело. Не в силах терпеть, он всё время менял гномов местами, пересаживая их с плеча на плечо.

На другой день к обеду они пришли к Хрустальному Гроту. Вход был завален камнем, но оставалось отверстие, достаточное, чтобы пролезть гному. Чудило-Мудрило легко прошёл бы через него: учёные ведь всегда худые. Зато Хвощ так растолстел за время путешествия, что ему и думать об этом было нечего. Попробовал он одним боком протиснуться, попробовал другим — не выходит. Тогда он крикнул цыгану:

— Эй, ты! Не видишь: камень вырос и завалил вход! Отвали-ка его!

Но цыган, видя, что путешествие подошло к концу, расхрабрился.

— Могучий господин! — сказал он. — Твоё слово — закон. Но сначала мне хотелось бы взглянуть на мой варган. Цыган без варгана — всё равно что нищий без клюки. Послужил я вам верой-правдой, теперь верните мне моё.

— Уж не можешь не выцыганить чего-нибудь напоследок! — сказал Хвощ и вытащил варган. — Отваливай камень, да живо, я спешу к королю!

Цыган поднатужился, приналёг на камень, да так сильно, что сам со своим варганом покатился вслед за камнем под горку.

В Грот заглянуло солнце, залив его теплом и светом.

— Здоро́во, братцы! — крикнул Хвощ.

В ответ раздались сотни голосов:

— Солнце! Солнце! Солнце!..

Король Светлячок покидает Хрустальный Грот

Ночь была тихая, тёплая, ещё не рассветало. Возвращаясь с ярмарки, Пётр Скарбек вдруг увидел какой-то свет на горе: будто горит что-то.

«Что за диво? — думает. — Огонь — не огонь… Может, клад? Старики говорят, в старину в этих местах разбойники жили и добычу здесь зарывали: серебро, золото… Не иначе, волшебный огонёк горит, деньги в нём от крови и слёз очищаются… Сто лет гореть будет. А если сиротский грош, то и все двести… Никому тот клад не даётся, пока вся обида не выгорит… А нашёл — с бедняками, с сиротами поделись, не то впрок не пойдёт. Эх, кабы мне найти!..»

Подстегнул Пётр кнутом свою клячу и поехал прямо на свет.

«Погаснет или нет? — думает. — Коли не вышел срок, обязательно погаснет».

Но свет не гас; наоборот, разгорался всё ярче. Из-под камней лилось радужное сияние, словно солнце играло в каплях росы.

У Петра сердце заколотилось. Мужичонка был он бедный, как церковная мышь, а тут ещё жена померла полгода назад, оставив ему сирот — двух белоголовых мальчуганов. Ребятишки, жалкая хатёнка, кляча да телега — вот и всё его богатство.