О гномах и сиротке Марысе

И зашумели в телеге, словно повздорившие горожане.

Король поднял сверкающий скипетр и, чтобы положить конец спорам, сказал:

— Раз нет меж вами согласия, слушайте мой приказ.

И обратился к Петру:

— Вези нас, добрый человек, куда хочешь.

Пётр ухмыльнулся, левый глаз прищурил, а правым на Хвоща покосился и подумал: «Ну погоди ты у меня, толстяк! Других уж, так и быть, свезу с королём туда, где посытнее. А тебя, я не я буду, коли в Голодаевке не высажу. Там небось похудеешь!»

Щёлкнул кнутом и тронулся в путь.

Хвощ встречается с сироткой Марысей

I

То ли голубь где воркует —
Стонет пущею лесною,
То ль соловушка тоскует —
Всё прощается с весною?

То ли лес шумит-вздыхает,

Чёрный лес шумит ночами,
То ли ветер где рыдает,
Воет, плачет над полями?

Не соловушка горюет,

Ох, не лес, не вольный ветер —
Мать Марысю оставляет
Сиротой на белом свете!

Кто накормит? Кто напоит?

Кто укутает в морозы?
Кто присмотрит за чужою,
Приголубит, вытрет слёзы?

В золотой её качала

В тростниковой колыбели,
Ей теперь земля да лавка —
Две пуховые постели.

Убаюкивала песней,

Утром песенкой разбудит…
— Эй, вставай, — Марысе скажут, —
Будет спать! — чужие люди.

Мать кормила хлебцем белым,

Золотистым мёдом вволю…
Чёрствой коркою, сиротка,
Заедай лихую долю!

Бела льна полотна ткала,

Чтоб бела была рубашка…
Попаси гусей сначала,
Оборванка, замарашка!

Скрылось солнце за горою,

Догорело небо зорькой,
Мать Марысю оставляет
Навсегда сироткой горькой.

II

День-деньской Марыся плачет,

День-деньской не молвит слова…

Вот и жаворонок вьётся,

Ласточка щебечет снова…

Вот и жаворонок вьётся,

Верба ветки распушила,

Поросла травой зелёной

Материнская могила.

Материнская могила,

Буйной травкой заросла ты!

Дочка слёзы утирает —

Люди выгнали из хаты…

Ты пойди-ка в мир широкий,

Ты пойди под вольно небо,

Эй,пойди-ка послужи-ка,

Сирота, за корку хлеба!…

Эй, пойди-ка послужи-ка,

С хворостиной за гусями,

Пусть-ка моют буйны ливни,

Солнце жжёт тебя лучами.

Пусть-ка моют ливни буйны,

Пусть закружит буйный ветер.

Послужи за корку хлеба,

Коль одна на белом свете!…

III

Вот какая была у Марыси доля. Волосы у неё золотые, как солнце, глаза — лесные фиалки, а на сердце — печаль и тоска.

— Сиротка Марыся! — спросит, бывало, хозяйка, у которой она гусей пасла. — Отчего ты не смеёшься, как другие?

А Марыся в ответ:

— Как же мне смеяться, когда ветер в поле стонет.

— Сиротка Марыся! Почему не поёшь, как другие?

А Марыся в ответ:

— Как же мне петь, когда берёзы в лесу плачут.

— Сиротка Марыся! Что же ты не радуешься, как другие?

А Марыся в ответ:

— Как же мне радоваться, когда земля слезами умывается.

Вот какая была сиротка Марыся.

Прилетят птицы, сядут на дерево и запоют:

Сирота, сирота,
Голо́вушка золота́,
Синие очи,
Скажи, чего хочешь?

Подымет Марыся печальные глаза и ответит тихо:

Ничего не хочу — ни серебра, ни злата.
А ракита мне мила у родимой хаты…

А птицы опять:

Сирота, сирота,
Голо́вушка золота́,
Синие очи,
Скажи, чего хочешь?

А Марыся в ответ:

Ничего не хочу — ни воды, ни хлеба,
А была б над головой крыша вместо неба…

Защебечут птицы, крылышками затрепещут, головками завертят, а одна запоёт:

Сирота, сирота,
Голо́вушка золота́,
Синие очи,
Проси о чём хочешь!

А Марыся в своей холщовой рубахе худые ручонки сложит и скажет:

Об одном прошу я, птицы мои, птицы,
Пусть мне нынче ночью матушка приснится!..

И Марысе не раз, бывало, снилась покойная матушка. Тиха, бела, как лунный свет, скользнёт она по избе и склонится над спящей.

А кажется Марысе, будто солнце светит и цветы благоухают. Протянет она во сне руки и прошепчет:

— Это ты, матушка?

И в ответ, словно вздох, прозвучит ласковый, тихий голос:

— Я, деточка!

Прижмется Марыся к матери и спросит:

— Возьмешь меня к себе, матушка?

А в ответ — еще тише и ласковей: