О гномах и сиротке Марысе

Дикие груши склонялись к маленькой путнице, приглашая посидеть в тени; межевые холмики звали отдохнуть под цветущим терновником; чёрный крест на перекрёстке под тремя берёзами простирал к ней свои деревянные рамена. В полях всё звенело и пело — птицы, мушки, пчёлы, кузнечики:

О, счастливого пути,
По заре тебе идти!

Широкие, бескрайние просторы кругом, а среди них там и сям прикорнули тихие деревушки, чернея избами, белея низенькими мазанками.

Куда ни кинешь взгляд — всюду на зелёных пастбищах стада, табуны лошадей; на пригорках, как снежные комья, белеют овцы.

Призывные звуки свирели будят эхо, далеко разносясь в чистом воздухе, а небо синее-синее…

За Марысей семенил Хвощ, и его красный колпачок кивал, как цветок мака среди зелёных лугов и полей.

Гном задирал нос, воображая, будто это он ведёт девочку. А на самом деле

Вёл её колосьев шёпот,
Из-под ног бежали тропы,
Звали жаворонка трели,
Васильки ей вслед смотрели.

Вёл её межою длинной

Звон чуть слышный, комариный.
Вёл по травам утром рано
Лог, окутанный туманом,

Вёл вечерний луг росистый,

Зорьки отсвет золотистый!

На другой день Марыся вступила в край прохладный и сумрачный, где царили зеленоватый полумрак и глубокая тишина, — в край лесов.

Развесистые, узловатые дубы её обступили, широко растопырив сучья, шелестя тёмно-зелёной листвой, и чёрные, неподвижные сосны с каплями янтарной смолы на стволах. Среди сосен белели берёзы, трепеща мелкими листочками; стояли задумчивые грабы, на которых посвистывали дрозды, а по сырым низинкам кустилась томимая жаждой калина.

Шла Марыся по лесу, как по огромному храму, своды которого опирались на тысячи колонн, а пол устилал мшистый ковёр, шла, а сверху, сквозь листву, солнце сыпало на неё пригоршни золотых бликов.

Глубокая тишина пугала её, и она шептала:

— Веди меня, лес, веди к царице Татр!

И зашелестели в ответ развесистые дубы, чёрные сосны, берёзы и кусты калины; глухой шум прокатился по верхушкам, а понизу тихо зашептали веточки, одетые молодой листвой. И в этом шуме и шёпоте отчётливо слышалось:

«Иди вперёд, сиротка Марыся!»

Расступилась лесная чаща перед Марысей, и солнечные блики упали на мшистую тропинку, прямо под босые ножки, будто кто золотые звёзды рассыпал во мраке леса, указывая путь.

Пошла Марыся дальше и тихонько запела. Простая, немудрёная песенка вылилась у неё прямо из души, а песенке вторил шелест берёз и шум вековых дубов:

Ой, лес, лес ты тёмный, вершины высо́ко!…
Ой, слышно мой голос далёко-далёко!…
Ой, шепчут деревья, вершины кивают!..
Ой, тишь запевает, ой, тишь запевает!..

Девочка пела, а издали ей отвечали то удары топора, то кукование кукушки, то свист белки, то стук дятла. И, если, забывшись, она сбивалась с правильного пути, терновый куст удерживал её за юбку, сова ухала из дупла, зелёная ящерка перебегала дорогу, орешник склонял гибкие ветви над её русой головкой и шептал:

«Туда… туда… вперёд!»

Впереди важно шагал Хвощ, и его красный колпачок в лесу казался шляпкой подосиновика. Он шёл, задирая нос и воображая, будто это он ведёт Марысю. А на самом деле

Вёл её в зелёных чащах
Хоровод берёз шумящих,
Вёл и стлался под ногами
Мох пушистыми коврами.

Вёл её огонь калинки,

Убегали в глушь тропинки,
Вёл смолистый бор сосновый,
Дятла стук, кукушки зовы,

Шум дубов глухой, унылый —

Сто ворот её впустило!

На третий день пришла Марыся в страну гор и рек, повитую туманами, синевшую далёкими вершинами, серебрившуюся бурными водопадами. Дикий край, непохожий на то, что осталось позади!

Куда ни кинешь взгляд — отвесные скалы вздымаются к небу, громоздясь друг на друга, челом разрывая тучи. Стремительные потоки, бурля и пенясь, бегут по ущельям и с шумом низвергаются вниз, а в них отражаются то солнце и небо, то тучи, гонимые ветром, затмевающие лазурь и гасящие золотое сияние. Дикий и грозный край! Жутко пробираться там, меж скал, где нет других дорог, кроме потоков, рокочущих по камням, нет других звуков, кроме грохота лавин, летящих в пропасть, нет песен, кроме клёкота орлов, парящих в хмурой вышине. Насколько хватает глаз — одни скалы и вода.

Идёт Марыся, личко у неё побледнело, глаза затуманились, сердце замерло от страха. Идёт, протянула руки и шепчет:

— Ведите меня, горы, ведите к царице Татр!