О гномах и сиротке Марысе

– Не забудьте, любезный коллега, написать в вашей бесценной книге про сегодняшнюю встречу. Только, прошу вас, никаких похвал, никаких славословий по моему адресу! Напишите просто, что встретились с великим другом человечества Сладкоежкой – не забудьте, пожалуйста, моего имени, – с великим ученым, автором многих трудов – одним словом, с лисой во всех отношениях незаурядной и достойной доверия как пастушат, так и самих владельцев кур и уток. Вы понимаете, дорогой коллега, что врожденная скромность не позволяет мне хвалить себя. Поэтому я не буду распространяться о своих достоинствах и положусь на вашу проницательность. Они обменялись рукопожатием и двинулись дальше. В подземном туннеле становилось все светлей и теплей: сюда уже проникали лучи румяного солнца.

А когда они добрались до выхода из норы, прорытого под трухлявым пнем, лиса одним прыжком очутилась снаружи и, крикнув своему спутнику: «До свидания!» – исчезла в густых зарослях.

От запаха сырого мха и молодой травки у нашего ученого закружилась голова. Он присел на прошлогоднюю шишку – отдохнуть перед дальней дорогой, – счастливый, что ему довелось познакомиться с таким добродетельным зверем.

VIII

Сидит Чудило-Мудрило на шишке, глядь – крестьянин идет. В полушубке, в лаптях, в высокой барашковой шапке, на плече топор и котомка холщовая – заправский дровосек! Идет, насвистывает, по сторонам поглядывает – видно, весело ему.

Чудило-Мудрило и подумал: «Дай спрошу у него, когда весна придет».

Но, вспомнив про свою ученость, надулся как индюк и сказал себе:

«Негоже мне, ученому, у простого мужика уму-разуму учиться». А дровосек как раз мимо шел. Глянул случайно под ноги, видит – к шишке что-то круглое, как шарик, прилепилось. Он подумал, что это «волчий табак», наподдал ногой и пошел дальше. Хотя лапоть дровосека только слегка задел его, Чудило-Мудрило вместе с шишкой кубарем отлетел в сторону. Хорошо еще, что чернильница не разбилась и пробка не выскочила. Скатившись в ямку, ученый летописец сел, ощупал бока и, убедившись, что все ребра целы, плюнул с презрительной гримасой:

– Тьфу! Мужик! А я еще хотел с этим невежей в разговоры пуститься!

Только этого не хватало! Вот бы отличился! Нет, надо умнее за дело браться. В раздумье стал он потирать свой длинный нос. Наконец хлопнул себя по лбу и воскликнул:

– Как же я узнаю, когда придет весна, если не измерю сначала, много ли ей еще идти до нас!

И он стал озираться: из чего сделать глобус, чтобы измерить по нему путь весны?

Глядь – еж спешит по тропинке. Мордочку выставил, иглы ощетинил – яблоко тащит. Обрадовался Чудило-Мудрило и, вежливо поздоровавшись, попросил у ежа яблоко. А у того совесть была нечиста: он это яблоко ночью украл у одной крестьянки и теперь нес в нору. «Это еще что за человек?» – подумал ежик, испугался и пустился наутек, потом свернулся в клубок и, как мячик, скатился с пригорка.

– Стой! Стой! Погоди! – кричал ему Чудило-Мудрило. – Я только путь весны измерю по твоему яблоку и сейчас же отдам обратно. Но еж исчез в сумраке леса.

– Вот глупый еж! – пробормотал ученый. – Удрал с таким чудесным глобусом!

Делать нечего, придется поискать что-нибудь другое. И он отправился дальше, перепрыгивая через камни и рытвины. Скоро посчастливилось ему найти кусочек глины. Он сделал из нее шар, вкатил на кочку и еловой иголкой нацарапал на нем материки, моря, горы, реки. Изобразив все части света, нацепил большущие очки и стал искать дорогу, по которой придет весна.

Тем временем в низинах заклубился туман. Белой пеленой заволакивал он овраги, а луга, поля и дубравы все еще стояли в золотом сиянии солнца. И тогда на юге появилась юная красавица с простертыми над землей руками. Она шла босая, и, где ступала ее нога, расцветали фиалки и маргаритки; шла безмолвная, но навстречу ей с радостным щебетанием вспархивали птицы; шла с темным, как свежая пашня, лицом, но позади все загоралось яркой радугой; шла, опустив глаза, но из-под ее ресниц лилось сияние. Это была Весна.

Она прошла так близко от гнома, что задела его своей белой фатой, овеяла теплым ветерком и ароматом фиалок из венка, украшавшего ее белокурую голову. Но ученый летописец был так поглощен вычислениями, что даже не заметил ее. Потянул только своим длинным носом, вдохнул тонкий, нежный аромат и, склонившись над толстенной книгой, продолжал старательно записывать в нее результаты своих расчетов.