О, Иерусалим!

Первым крупным узлом сопротивления Ҳаганы, захваченным арабами, была синагога «Нисан-Бек» — красивое здание, купол которого был построен на пожертвования императора Франца-Иосифа. Синагога несколько раз переходила из рук в руки, в ней успели помародерствовать арабские ополченцы, но в конце концов там закрепились солдаты Легиона. Арабы заняли Сионские ворота, и две попытки евреев прорваться сквозь них оказались безуспешными. Ночью, после падения синагоги «Нисан-Бек», два наиболее уважаемых раввина обратились к раввинам Нового города с отчаянным призывом: «Наша община гибнет! Во имя жителей Старого города, которые вопиют о помощи, сделайте всё возможное, поднимите все правительства и целый мир, только спасите нас!»

В это время в Хайфском порту пришвартовалось ветхое, задолго до войны построенное судно под названием «Каланит».

Рассчитанное на восемьсот пассажиров, оно доставило сейчас из Европы две тысячи новых репатриантов. Осуществилась, наконец, давняя мечта этих людей — мечта, зародившаяся в сердцах семь, восемь, девять лет назад, когда Гитлер начинал свой «дранг нах остен». Некоторые из тех, кто сейчас при был в Хайфу, подолгу скрывались в лесах, где их травили, как диких зверей; другие боролись в отрядах антифашистского сопротивления; третьи томились и концлагерях и чудом избежали газовых камер, где на их глазах погибло шесть миллионов их братьев.

Победа союзников, которой евреи Европы так долго ждали, снова привела многих из них в лагеря — на этот раз в лагеря для перемещённых лиц; там их нашла Ҳагана. Сионисты и антисионисты, религиозные фанатики и атеисты, коммунисты и капиталисты — все они жаждали только одного: покинуть Европу, которая предала их в руки нацистов, и ступить на берег Земли обетованной.

Ҳагана предоставила им эту возможность. У причала Хайфского порта новоприбывших не встречали красивые девушки с букетами цветов, не было ни фанфар, ни торжественных речей. Сойдя на берег, иммигранты увидели лишь поджидавшую их колонну потрёпанных жёлтых автобусов.

Через два часа после того, как «Каланит» причалил к Хайфе, молодой офицер Ҳаганы Матти Мегед, сопровождавший репатриантов, сидел в кабинете Бен-Гуриона в Тель-Авиве.

— Сколько их? — спросил Бен-Гурион. Он хотел знать всё; что это за люди, откуда они прибыли, каков их возраст, получили ли они какую-нибудь военную подготовку. Выслушав ответы на свои вопросы, Бен-Гурион вдруг поднял массивную голову и в упор взглянул на Мегеда.

— Ты знаешь, почему они здесь? — спросил он. И когда Мегед кивнул, Бен-Гурион сам себе ответил:

— Потому что они нам нужны.

— Но не сразу же?.. — произнёс молодой офицер обескураженно.

Только теперь он понял, какой оборот принимает разговор.

— Это тебя не касается, — сказал Бен-Гурион.

Мегед знал, что доставленные им сегодня люди не готовы к борьбе. Нельзя заставлять их покупать право на въезд в страну такой ценой. Мегед принялся умолять Бен-Гуриона не бросать их в бой.

— Это не тебе решать! — отрезал Бен-Гурион. — Ты не представляешь себе всей серьёзности положения. Затем он добавил с грустью:

— Они нужны нам все до единого.

Прямо из Хайфского порта всех мужчин-иммигрантов, которые были в состоянии носить оружие, отвезли на сборный пункт, расположенный в помещении больницы «Тель-ҲаШомер» под Тель-Авивом, и зачислили рядовыми в пехотный батальон Цви Гуревича.

Их набралось четыреста пятьдесят человек — евреев из Польши, Венгрии, Румынии, Чехословакии, Болгарии, Югославии, России.

Все они были одинаково худы, и у всех в глазах таилась какая-то настороженность — след перенесённых страданий.

Гуревич выстроил своих рекрутов и произнёс краткую приветственную речь. Но едва начав говорить, он понял по растерянным взглядам новобранцев, что его не понимают. Люди говорили на всех языках, кроме одного — иврита. Гуревич послал за сержантом, который был родом из Польши. Тот перевёл речь командира на идиш и на польский.

— Добро пожаловать в ряды армии Израиля! — снова начал Гуревич. — Мы с нетерпением ожидали вашего прибытия. Время не ждёт. Иерусалим в опасности. Мы идём ему на помощь.

Когда сержант перевёл последние слова, бледные лица несчастных, чудом уцелевших людей внезапно ожили. Раздались нестройные возгласы торжества. Гуревича охватило волнение.

Он разбил своих солдат на четыре роты, а роты — на взводы и отделения, стараясь по возможности, чтобы люди, говорившие на одном и том же языке, оказались вместе. Затем им выдали ружья, с которыми, как выяснилось, они совершенно не умели обращаться.

Самая большая трудность заключалась в том, что командиры отделений и взводов сплошь были сабрами и говорили на иврите, которого репатрианты не знали. Как офицер поведёт своих солдат в бой, если они не понимают его приказов?

Гуревич собрал офицеров, обсудил с ними положение и постановил: «Вот что. Времени у нас мало. Придётся заставить их вызубрить основные команды».