О, юность моя!

— Такого на арене еще никогда не бывало. Я не могу сказать, запрещенный это прием или нет. Я обращаюсь к господину студенту. Господин студент! Угодно ли вам считать этот прием запрещенным? Если да, то я сейчас же дисквалифицирую вашего противника.

— Пусть борется дальше,— глухо ответил Елисей, лежа под татарином.

Слова его были приняты аплодисментами: народ ценит благородство.

На третьей минуте Леська перевел противника в партер, сделал вид, будто замешкался, и, когда татарин вздумал было подняться, молниеносно поймал его на «обратный пояс» и вскинул вверх. Теперь татарин лежал у него на плече. Елисей пронес его по всей арене и, дойдя до средины, швырнул на лопатки. Татарин грохнулся, как мешок с песком, и не сразу сообразил, где он.

В течение дальнейших десяти дней цирк ломился от зрителей. На Леську лезли русские грузчики, татарские пекари, украинские хлеборобы. Он втянулся в эту борьбу. Она захватила его гораздо глубже, чем дешевая игра в чемпионате: здесь боролись люди с жизненным опытом, и каждый проявлял какую-нибудь смекалку, чтобы обойти правила. Это был сам народ, который ни в чем не выносил каких бы то ни было рамок. Если б им разрешили вольную борьбу, какая встречается в самой жизни, многие из грузчиков, пекарей, хлеборобов победили бы Леську, но арбитр Мишин и триумвират Лжеполковник — Любовница — Сумасшедший неизменно присуждали победу студенту, и в конце концов довольно справедливо: играя в шахматы, нельзя ликвидировать королеву, сдунув ее с доски.

Бредихин завоевал звание чемпиона Крыма и тысячу керенок в виде премии.

Все шло, казалось бы, хорошо. И вдруг вызов к ректору.

«Вот оно! — подумал Леська.— Карсавина пожаловалась, и сейчас меня будут исключать из университета. Как я мог подпасть под такое влияние дикого старика! Это наваждение какое-то… Какой-то гипноз».

Но Аким Васильевич ничуть не смутился:

— Вас вызывают совершенно по другому поводу. Ни одна женщина не поставит под удар мужчину только за то, что он ее любит. Одно из двух: либо я ничего не понимаю в женщинах, либо мир изменился в корне.

Но мир в корне не изменился, и колдун, пожалуй, действительно понимал толк в женщинах.

— Я очень рад вашим спортивным успехам,— сказал ректор.— Но звание циркача несовместимо со званием питомца Таврического университета. Вам, дорогой мой, придется выбрать между «Студентом Икс» и студентом Бредихиным. Еще одно выступление на арене цирка — и вы поставите себя вне стен вашей alma mater.

Так закончилась блестящая карьера Елисея Бредихина.

*

Денег у Леськи было много, но он понимал, что они быстро разойдутся, поэтому купил себе зеленый студенческий костюм с орлами, о которых мечтал с детства, внес деньги за второе полугодие в канцелярию университета, снова заплатил Беспрозванному вперед за квартиру и опять остался с пустым карманом. И вновь пошло в ход сало прапорщика.

В университете Карсавина раздала студентам рефераты.

— Вы свободны, коллеги! — объявила она своим ясным голосом.— Студента Бредихина прошу остаться.

Студент Бредихин сидел на скамье в совершенном одиночестве. Сидел, как на скамье подсудимых. Алла Ярославна подошла и принялась глядеть на него с выражением, которого Леська не разгадал.

— Что означает это сочинение? — спросила она официальным тоном.

— Там все сказано…

— Это писал душевнобольной.

— Может быть, мы спустимся в Семинарский сад? — робко спросил Леська.

Карсавина вспыхнула:

— Однако вы, оказывается, записной донжуан!

— Это явствует из моего письма?

Карсавина опустила веки.

— Нет.

(Это была настоящая женщина.)

— Слава богу. Что же меня теперь ожидает? Вызов к ректору? Исключение?

— Как вы осмелились, Бредихин? Кто дал вам право?

— Алла Ярославна! Клянусь вам: я бы никогда не осмелился. Но я полюбил вас еще в Севастополе, когда вы допрашивали меня в тюрьме. Помните? Я тогда был гимназистом… Весь ваш обаятельный облик, мягкий ласковый голос, теплая рука на моем затылке… И это не было тонкой тактикой следователя, вы действительно выпустили меня на волю!

Карсавина рассеянно смотрела на Елисея, разглядывая его брови, ноздри, губы.

— Так это были вы?

— Да, но у меня к вам один вопрос. Разрешите? — спросил Елисей.

— Спрашивайте.

Леська понизил голос:

— Как вы могли стать следователем у белогвардейцев? Вы! Такая чудесная!

Алла Ярославна сделала порывистое движение.

— Вы коснулись моей раны… Это мучает меня до сих пор… Арестованных было много, следователей мало. И вот министерство внутренних дел мобилизовало чуть ли не всех чиновников юстиции, прихватив и профессуру. Но я делала все, чтобы отпустить на свободу как можно больше людей. Уж вы-то это по себе знаете.

— Но представляли и к повешению? — все так же тихо спросил Леська.

— О нет, нет…

— Вы правду говорите?

— Даю вам честное слово! К тому же мне, как женщине, давали самые легкие дела.

Леська взял в ладони ее руку и поцеловал. Она улыбнулась и сказала:

— А теперь уже вы меня допрашиваете?

— Простите.

Она отняла руку.

— Я должна идти.

— Нужно ли мне писать реферат о суде присяжных?

— А вам не хочется?

— Да не очень. После толстовского «Воскресения» что можно сказать о нем хорошего?