О, юность моя!

Камера номер девять имела двухпалубные нары. Но люди лежали не только на этих нарах, но и под ними, и на цементном полу впритык. Леська, ступая по ногам, то и дело обдаваемый матюками, искал более или менее интеллигентное лицо.

— Извините! — сказал он, увидев очки и христосистую бородку.

— Пожалуйста,— ответил тот и, пятясь на соседа справа, опростал место для Леськи.

Леська улегся на голый пол и подложил под голову бушлат.

Подъем был ровно в шесть. Арестантов погнали по коридору к ретирадам.

— Имейте в виду, молодой человек,— сказала христосистая бородка.— Имейте в виду, что во второй раз туда же поведут только в десять вечера.

— А когда у вас прогулка?

— Прогулки отменены. В Севастополе тюрьма необычная, здесь ведь долго не сидят: негде! Тут либо расстрел, либо свобода.

Из ретирады узники скопищем кинулись к умывальникам. Нужно было только ополоснуть лицо и руки. За мытье шеи, а также ушей полагалось трое суток карцера.

— Это, однако, только угроза,— улыбаясь, заметил Леськин сосед, ковыряя мокрыми пальцами в обоих ушах.— Карцер сейчас — это одиночка для особо важных преступников. О нем можно только мечтать. Там по крайней мере хоть стоять можно.

Потом арестанты вернулись в камеру, куда вскоре внесли банные шайки с борщом. Борщ был сварен из квашеных помидоров.

— Что значит Крым! Благодать! — снова сказал Леськин сосед.— Кто сидел на Севере и ел уху из тухлой трески, для того этот борщ — ресторан «Стрельна» или, на худой конец, «Яр». О, да вы, я вижу, опытный: у вас своя ложка. Кстати, за что вас взяли?

— Еще не знаю,— протянул Леська так по-детски, что все вокруг захохотали: они поняли его слова да и самую интонацию как очень ловкий ход, которого он будет придерживаться на следствии.

— Молодец парень!

Военный следователь, молодой офицер с желчным лицом, увидев человека в бушлате, долго добивался от него признания.

— Ты, мерзавец, задумал бегство в Турцию. Зачем? С какой целью? Турция не Антанта!

— Почему же бегство? Я хотел побывать за границей. Мне это интересно.

— Слушай, ты действительно болван или только прикидываешься?

— Ей-богу, интересно.

— Бабушка у тебя есть?

— Есть. Евдокия Дмитриевна.

— Вот бабушке своей ты это и расскажи. Интересно ему! Тут тебе покажут интересное.

— А что вас беспокоит в том, что я хотел увидеть Турцию?

— Но ведь ты не мог же не знать, сукин ты сын, что, удрав за границу, ты совершил бы этим акт дезертирства. Ты — человек призывного возраста.

— Почему дезертирство? Я гимназист и призыву не подлежу.

— Врешь, что гимназист.

— А вы проэкзаменуйте меня. Хотите, объясню бином Ньютона?

Офицер зорко взглянул на Леську и, вынув из кармана четки черного янтаря, быстро-быстро стал их перебирать.

— Где вы учитесь?

— В Евпатории.

— Хорошо. Проверим. Но почему же вы в самый разгар учения решили э… посетить Турцию?

— Видите ли… Я немного романтик. Всю свою жизнь я прожил в Крыму, как раз против Стамбула, и всегда пытался угадать его за горизонтом. Вам понятно такое чувство?

— Но почему именно сейчас?

— А какое у нас в этом году учение? Власть в городе переходила из рук в руки, и каждый раз гимназия распадалась на составные множители.

Леська держался непринужденно, но говорил с легкой дрожью в голосе, иногда пуская петуха.

— Уведите заключенного! — приказал офицер.— А вы, Бредихин, знайте: мы проверим показания, и если вы солгали… если… только… солгали…

— А вы действительно не солгали? — спросил его в камере Поплавский.

— Таких вопросов не задают! — резко откликнулся чей-то горячий голос.

— Вы правы,— сказал Поплавский и добавил: — Знакомьтесь. Профессор литературы Павел Иванович Новиков.

— Как вы себя держали? — спросил Новиков.

— Противновато,— со вздохом признался Бредихин.

— Робеть ни в коем случае нельзя! — сказал Павел Иванович.— Болтайте, что хотите, но не выказывайте страха. А если вас начнут бить, давайте сдачу. Вас изобьют до полусмерти, но только один раз — во второй вас и пальцем не тронут.

Спустя пять дней Леську снова повели на допрос.

— Все, о чем вы трепались в прошлый раз, оказалось ложью,— отчеканил следователь.

— Я, стало быть, не гимназист?

— Гимназист. Но причина, по которой вы намеревались драпать в Турцию, совсем другая.

— Какая же?

— Это вы мне скажите какая! Идиот!

— Послушайте, вы! Не смейте меня оскорблять! Я не вор и не убийца!

— Оскорблять? Да я еще морду тебе набью, сукин ты сын!

— Не нужно этого делать,— мягко, но внушительно сказал Леська.— Я боксер.

Следователь с легкой тревогой взглянул на Леськины лапы.

— Если понадобится, вас изобьют ребята, рядом с которыми вы пигмей.

— Ну, таких я что-то не видывал. Но если даже найдется, все равно я буду брать прицел только на ваши очень красивые зубы.

— Молчать! — загремел следователь, багровея.— Вот я сейчас сломаю этот стул и закричу, что вы хотели им меня убить. Знаете, что вам за это будет? Расстрел в двадцать четыре часа!

Леська молчал. Он почувствовал, что это не простая угроза. Но понял и то, что бить его не будут.

«Спасибо Новикову!» — подумал он.

— Нам известно все! — немного успокоившись, сказал следователь.— Вы знаете такого человека — Девлета Девлетова?

— Знаю.