О! Как ты дерзок, Автандил!

С утра почему-то припомнилось. Зэки, фазаны, Иван Иванович – он привозил помидоры сорта «монгольский карлик» и мед в сотах, папина география и мамина игра «Бегемот». Стрелялки, кстати сказать, мальчик любил. Доходил уже до третьего уровня. Внучка Переверзисов отличница Валька, с косой до пояса, тоже вспомнилась. Мальчик сидел с Валькой за одной партой. Его прикрепили к Вальке-отличнице. Мальчик учился средне, на троечки. Только по чтению получал пятерки.

Мальчик проснулся, не открывая глаз, прислушался.

Совсем не страшно дышал и ворочался Переверзис.

2

Закричали чайки, и все сразу стало ясно. Не «Бегемот» и не Переверзис. За стенкой вздыхало море. Волны накатывали на берег и с шелестом, похожим на возню под снегом тундровых мышек-леммингов, уползали. Лемминги начинали возиться под настом весной. Большую часть своей жизни мальчик прожил на Севере, за полярным кругом. В детстве он слушал тундру. Папа научил его пробивать в мартовском снегу лунки и, прижимая лицо к голубоватому и колючему крошеву, глубоко дышать воздухом из проталины. Пахло стлаником, талой водой и немного мятной жвачкой. Может, ему казалось, что пахнет жвачкой, но голова кружилась и во рту становилось прохладно… От мятной жвачки во рту всегда прохладно. В то время мальчик еще носил на поясе настоящий ножик в ножнах. Папа говорил: «Парень в тундре без ножа – не парень!»

Не так давно они переехали в городок. Тоже северный. Носить там ножик мальчику уже не разрешили. Вместо унтяек, сшитых из оленьих шкурок-камусов, и пыжиковой рубашки-малицы, у мальчика появились сапожки-дутики и куртка с капюшоном «Cоlumbia». Фирма была американская, но сшили куртку в Китае. Папа сказал: «Сейчас всё шьют в Китае. И часы “ролекс” тоже делают в Китае». Часов «ролекс» мальчик никогда еще не видел. Он и негра настоящего встречал всего один раз в жизни. В их городе кроме оленьих упряжек с бубенцами на ошейниках бегал по рельсам и звенел трамвай. Оленей-вожаков по-ненецки звали незаменди. У них были замшевые губы и длинные языки, похожие на фитили керосиновых ламп. Олени брали с ладони хлеб, посыпанный солью. Оленеводы приезжали в городок из тундры, покупали водку, муку и патроны, чупа-чупсы и жвачку для детей, а потом их упряжки пропадали в белом мареве бескрайних снегов.

«Север, воля, надежда. Страна без границ. Снег без грязи – как долгая жизнь без вранья…» – хрипел на пленке старенького магнитофона папин любимый певец. С колыбели мальчик слушал песни Высоцкого. Они почему-то тревожили его пока незамутненное сознание. Никаких ламп в городских квартирах, конечно, не было. Городская квартира это не чум оленевода с дыркой в крыше, через которую дым костра улетает в небо. Чум по-ненецки мя, а дырка в крыше – синекуй. В квартире костер не разведешь. Потому что нет синекуя. Зато в их городке работал замечательный ресторан для детей. Его открыли в здании со скучным названием «Дистанция пути». Прямо напротив железнодорожного вокзала. Здание обшили оранжевым пластиком, а на фасаде зажгли красную букву «М». Мальчик радовался разным цветам домов в городке. Потому что раньше он видел только три цвета – белый, зеленый и рыжий. Белый снег лежал до горизонта, а рыжей становилась тундра весной и осенью. Летом даже мох-ягель, который копытили олени, был зеленым. В ресторане, если ты покупал котлету, зажатую между половинками булочки, тебе давали совершенно бесплатно трансформер, похожий на кузнечика. Трансформер сучил ножками, вращал глазами и скрипел суставами. И гномиков давали, похожих на сихиртя[3], и Охотников пятого уровня. А если ты покупал еще пакетик картошки фри и горчичный соус… – запросто мог получить звездолет.

На вокзал мальчик тоже приходил часто. Он любил встречать поезда. Скорый «Москва – Воркута» пролетал мимо. С грохотом и воем вагоны пропадали в желто-зеленой кисее северного сияния, опоясывающего городок по горизонту. Мальчик думал, что когда-нибудь он сядет в поезд и уедет из города навсегда. Конечно, было жалко оставлять маму. И учительницу Сталину Ефремовну. Папу жалко не было. Потому что вроде как и он должен тоже уехать… Но уехать почему-то нужно было обязательно. Хотя, казалось, лучше их городка ничего нет на свете. Котлету-гамбургер и картошку фри папа называл фастфудом, быстрой едой. Тоже непонятно. Мальчик мог сидеть в кафешке и пятнадцать, и двадцать минут. Даже целых полчаса. Куда дели «Дистанцию пути» и чем теперь занимались путейцы, он не знал. Хотя иногда думал и об этом.

Были люди – и нет людей! Кто же теперь определяет дистанцию пути?

3