Дилеммы, стоявшие перед Горбачевым, были пострашнее тех, что беспокоили Китай. Китайские расхождения шли вокруг того, как должна коммунистическая партия управлять страной. Споры в СССР велись вокруг того, должна ли коммунистическая партия вообще править. Поставив политические реформы (гласность) на первое место по сравнению с экономическими преобразованиями (перестройка), Горбачев сделал неизбежным спор относительно легитимности коммунистической власти. Горбачев признал наличие всепроникающей стагнации, но ему не хватало воображения или умения сломать устоявшиеся стереотипы. Различные контролирующие систему органы по прошествии времени превращались в часть проблемы. Коммунистическая партия, бывшая в какое-то время инструментом революции, теряла свои функции в зрелой коммунистической системе, за исключением функций контролера над тем, в чем она не разбиралась, — управлением современной экономикой, проблемой, которую она решала, сговариваясь с тем, что она якобы должна была бы контролировать. Представители коммунистической элиты становились привилегированным классом чиновников-мандаринов, теоретически отвечая за сохранение национальной ортодоксии, они все внимание обращали на сохранение своих привилегий.
Гласность входила в противоречие с перестройкой. Горбачев закончил тем, что возвестил приход новой системы взамен той, которая его создала и которой он был обязан своим возвышением. Но до этого он еще и пересмотрел концепцию мирного сосуществования. Предыдущие руководители ее подтверждали, а Мао Цзэдун ссорился с Хрущевым по ее поводу. Однако предшественники Горбачева отстаивали мирное сосуществование как временную передышку на пути к окончательному столкновению и победе. Горбачев на XXVII съезде КПСС в 1986 году объявил этот принцип как постоянную и неотъемлемую часть взаимоотношений между коммунизмом и капитализмом. По сути, так начался его путь возврата в международную систему, в которой Россия участвовала в досоветский период.
Во время моих визитов китайские руководители изо всех сил старались провести грань между моделями Китая и России, особенно горбачевской. На нашей встрече в сентябре 1990 года Цзян Цзэминь подчеркивал:
«Усилия найти китайского Горбачева напрасны. Вы можете понять это из Ваших бесед с нами. Ваш друг Чжоу Эньлай, бывало, говорил о наших пяти принципах мирного сосуществования. Ну, они по-прежнему существуют и сегодня. Неправильно, когда говорят, что в мире должна остаться только одна общественная система. Мы не хотим навязывать другим нашу систему, но мы и не хотим, чтобы другие навязывали нам свою систему».
Китайские руководители утверждали те же принципы сосуществования, что и Горбачев. Но использовали они их не для успокоения Запада, как это делал Горбачев, а стремясь отгородить себя от Запада. В Пекине относились к Горбачеву как к никому не нужному человеку, не говоря уже, как к заблуждающемуся человеку. Его программа модернизации отвергалась как неверно сформулированная, поскольку ставила на первое место политические реформы, а не экономические. С китайской точки зрения, политические реформы могут понадобиться со временем, а экономические реформы должны им предшествовать. Ли Жуйхуань объяснял, почему ценовая реформа не сработала в Советском Союзе: когда практически все товары были в дефиците, реформа цен неизбежно вела к инфляции и панике. Чжу Жунцзи во время визита в США в 1990 году постоянно аплодировали и называли «китайским Горбачевым», ему все время приходилось подчеркивать: «Я не китайский Горбачев. Я — китайский Чжу Жунцзи»[656].
Когда я вновь посетил Китай в 1992 году, Цянь Цичэнь охарактеризовал коллапс Советского Союза следующим образом: «Как последствия взрыва — взрывная волна прошлась повсюду». Коллапс Советского Союза действительно создал новую геополитическую обстановку. Оценивая новый ландшафт, Пекин и Вашингтон обнаружили, что их интересы больше не совпадают с такой очевидностью, как в дни существования почти союзнических отношений. В те времена разногласия существовали преимущественно по вопросу тактики сопротивления советской гегемонии. Теперь же, когда общий противник лишился сил, на передний план неизбежно вышли различия в системах ценностей и мировоззрений руководств двух стран.