О Китае

«Мы проделали это лучше, чем Советский Союз и ряд других восточноевропейских стран. Неспособность Советского Союза в течение длительного времени достичь высшего уровня по производству зерна, который у них был до Октябрьской революции, серьезные проблемы, возникающие из-за бросающегося в глаза дисбаланса между развитой тяжелой и легкой промышленностью в некоторых странах Восточной Европы, — таких проблем нет в нашей стране»[248].

Различия между китайской и советской концепциями практических императивов их развития обернулись идеологическим столкновением, когда в феврале 1956 года Хрущев выступил с речью на XX съезде КПСС и раскритиковал культ личности Сталина за серию преступлений, некоторые из которых он описал подробно. Речь Хрущева потрясла коммунистический мир. Десятилетиями жизнь опиралась на ритуальные заверения в непогрешимости Сталина, включая и Китай, где как бы Мао Цзэдун ни сомневался в поведении Сталина как союзника, он формально признавал его особый идеологический вклад. Оскорбление приняло еще большие размеры, когда несоветские делегации, включая китайскую, не допустили в зал, где выступал Хрущев, и Москва отказалась предоставить даже братским союзникам официальный текст выступления. Пекин сформировал свою начальную реакцию на основе неполных записей китайской делегации, сделанных с одной из копий черновика речи Хрущева; китайское руководство фактически вынудили руководствоваться переводами на китайский язык сообщений из «Нью-Йорк таймс»[249].

Пекину не понадобилось много времени, чтобы напасть на Москву за то, что та «отбросила» «меч Сталина». Китайский титоизм, внушавший Сталину опасения с самого начала, поднял свою голову в форме защиты идеологической важности наследия Сталина. Мао Цзэдун назвал инициативу Хрущева по десталинизации формой «ревизионизма»; это означало, что Советский Союз отходит от коммунизма и возвращается в буржуазное прошлое[250].

Надеясь в какой-то мере восстановить единство, Хрущев созвал конференцию социалистических стран в Москве в 1957 году. Мао Цзэдун принял в ней участие. Второй раз он покидал Китай, и это станет его последней поездкой за границу. Советский Союз только что запустил спутник — первый орбитальный спутник, — и на встрече преобладала эйфория, разделявшаяся тогда многими и на Западе, по поводу небывалого подъема советских технологий и сил. Мао Цзэдун признал эту точку зрения, язвительно заявив, что отныне «ветер с Востока довлеет над ветром с Запада». Однако из явного падения американской мощи он сделал вывод, не очень приятный для его советских союзников, а именно: Китай находится во все более укрепляющемся положении и может претендовать на автономию. Позднее Мао скажет своему доктору: «Их реальной целью является установление контроля над нами. Они пытаются связать нам руки и ноги. Но это лишь только их благие пожелания, как у размечтавшихся идиотов»[251].

Тем временем на Московской конференции 1957 года был подтвержден призыв Хрущева к социалистическому блоку стремиться к мирному сосуществованию с капиталистическим блоком — цель, впервые принятая на том же съезде КПСС в 1956 году, на котором Хрущев критиковал Сталина. В неожиданной отповеди политике Хрущева Мао Цзэдун воспользовался этим же случаем, чтобы призвать своих социалистических коллег к оружию в борьбе против империализма, включая его стандартную речь относительно того, что Китаю не страшны ядерные разрушения. «Нам не следует бояться войны, — заявил он. — Нам не надо бояться атомной бомбы и ракет. Не важно, какая война разразится — обычная или термоядерная, — мы победим. В том, что касается Китая, если империалисты развяжут войну против нас, мы можем потерять более 300 миллионов народа. Ну и что? Война есть война. Пройдут годы, мы начнем работать над рождением даже большего числа детей, чем сейчас»[252].

Хрущев посчитал эту речь «крайне возмутительной», он вспоминал сдержанный и нервный смешок в зале, когда Мао описывал ядерный Армагеддон вычурным грубоватым языком. После речи Мао чехословацкий коммунистический руководитель Антонин Новотный жаловался: «А как же мы? Нас всего 12 миллионов в Чехословакии. Мы потеряем в войне все до последнего человека. И никого не останется, чтобы начать все с начала»[253].

Китай и Советский Союз отныне постоянно устраивали, часто публичные, перебранки, и тем не менее они все еще оставались официально союзниками. Хрущев, по-видимому, питал глубокое убеждение в том, что восстановление товарищеских отношений станет возможным после еще каких-то новых советских инициатив. Он не понимал — или, если понимал, то не признавался в этом самому себе, — что его политика мирного сосуществования — особенно вкупе с объявлениями об опасности ядерной войны — была в глазах Мао несовместима с китайско-советским союзом. Потому что Мао Цзэдун был убежден: во время кризиса боязнь ядерной войны будет означать лояльность к противнику.