О Китае

Наиболее примечательной особенностью артобстрелов были обидные упреки в адрес американской сверхдержавы и в такой же степени вызовы в адрес номинального союзника Китая — Советского Союза. Политика мирного сосуществования Хрущева превратила Советский Союз в глазах Мао в проблематичного союзника и, возможно, даже в потенциального противника. Таким образом, Мао Цзэдун, по-видимому, полагал, что, если бы кризис в Тайваньском проливе можно было вывести на грань войны, Хрущеву пришлось бы выбирать между его новым курсом мирного сосуществования и своим союзом с Китаем.

В какой-то мере Мао Цзэдуну это удалось. Особую остроту его маневрам придало то, что китайская политика в проливе проводилась с явного благословления Москвы, насколько об этом могли судить в мире. Хрущев находился с визитом в Пекине за три недели до второго кризиса в Тайваньском проливе (с целью катастрофически закончившегося обсуждения вопросов о базах для подводных лодок), но он присутствовал там также и в начальные недели первого кризиса 4 года назад. Ни в одном из случаев Мао Цзэдун не поделился своими планами с Советами ни до, ни во время визита. В каждом случае Вашингтон полагал — и Эйзенхауэр сделал такой же вывод в письме Хрущеву, — что Мао действовал не только при поддержке Москвы, но и с ее указания. Пекин включил советского союзника в собственные дипломатические построения против его воли, и Москва, по сути, не понимала, что ее фактически использовали. (Некоторые ученые даже считают, что Мао Цзэдун придумал «кризис с базами для подлодок», планируя вынудить Хрущева нанести визит в Пекин и сыграть предназначенную ему роль по этой схеме.)

Второй кризис в Тайваньском проливе напоминал первый, но имел принципиальное отличие, заключавшееся в том, что Советский Союз участвовал в публичных заявлениях о ядерных угрозах от имени союзника, фактически занимавшегося тем, что унижал его.

Приблизительно тысяча человек были убиты или ранены в ходе бомбардировок в 1958 году. Как и во время первого кризиса в Тайваньском проливе, Пекин сочетал провокационные рассуждения на тему о ядерной войне с тщательно отработанной боевой стратегией. С самого начала Мао Цзэдун потребовал от своих командиров вести обстрелы таким образом, чтобы избегать жертв среди американцев. Когда они сказали в ответ, что таких гарантий дать не могут, он приказал им не пересекать воздушное пространство за пределами островов, обстреливать только гоминьдановские корабли и не отвечать на выстрелы, даже если они были сделаны с американских кораблей[266]. Как до, так и во время кризиса пропаганда КНР озвучивала лозунг «Мы должны освободить Тайвань». Но когда радиостанция НОАК сделала передачу, где объявила о «неизбежности» китайского вторжения и гоминьдановским войскам предлагалось перейти на другую сторону и «принять участие в великом деле освобождения Тайваня», Мао Цзэдун назвал это «серьезной ошибкой»[267].

В лице Джона Фостера Даллеса Мао видел противника, знавшего, как играть в игру «военного сосуществования». 4 сентября 1958 года Даллес подтвердил обязательства США по обороне Тайваня, включая и такие «связанные с ним позиции, как Цзиньмэнь и Мацзу». Даллес интуитивно прочувствовал ограниченные цели Китая и фактически просигналил об американской готовности ограничить размеры кризиса: «Несмотря на то что говорили и до сего времени делали китайские коммунисты, нет, однако, уверенности в том, что они действительно преследуют цель захватить силой Тайвань (Формозу) и прибрежные острова»[268]. 5 сентября Чжоу Эньлай подтвердил ограниченность целей Китая, объявив, что Пекин рассчитывает на возобновление американо-китайских переговоров на уровне послов в качестве цели конфликта. 6 сентября Белый дом опубликовал заявление о том, что замечание Чжоу Эньлая принято во внимание. Давалось также понять, что посол США в Варшаве готов представлять Соединенные Штаты на возобновившихся переговорах.

При таком обмене заявлениями кризис должен был бы завершиться. Как будто репетируя старую пьесу, обе стороны повторяли затасканные угрозы, а в итоге пришли к знакомой счастливой развязке — возобновлению переговоров.

Единственной стороной отношений «треугольника», не понимавшей происходящего, был Хрущев. Услышав в Москве год назад и совсем недавно в Пекине заявления Мао Цзэдуна о том, будто тот не боится атомной войны, Хрущев разрывался между двумя противоречиями: страхом перед ядерной войной и потенциальной утратой важного союзника, если бы его расчеты на поддержку со стороны Китая провалились. Его приверженность марксизму не позволила ему понять, что его идеологический союзник превратился в стратегического противника. Кроме того, слишком много зная о ядерном оружии, он не мог спокойно использовать этот тезис в дипломатии, часто прибегающей к угрозам его применения.