О ком молчит Вереск

Я буду брать тебя словами.

Сейчас, сегодня, всё и сразу.

Сорвав последние покровы,

Сминая кожу под одеждой,

Себя...в твоих глазах огромных

Ищу с проклятою надеждой...

Живьем горю в твоем вулкане,

В пьянящей дымке отражаясь,

Обрывки образов в тумане,

От лихорадки задыхаясь.

Ты чувствуешь, как я врываюсь

В тебя, под звуки струн и клавиш.

Ты отдаешься, покоряясь...

Сильней меня в себе сжимаешь.

Кричи, и я тебя услышу.

За километры расстояний.

Я даже чувствую, как дышишь,

Дрожащая в огне желаний.

По телу огненные искры...

Прикосновения словами...

Проклятье! Как ко мне ты близко!

И все же бездна между нами...

(с) Сальваторе ди Мартелли (Ульяна Соболева)

Тяжело дыша, вбежала в беседку, закрывая пылающее лицо руками. Как он смел это выставить напоказ? Как смел вот так при всех… Зачем он это делает со мной?

– Воспоминания умеют причинять адскую боль, правда?

Обернулась и вздрогнула, увидев его в дверях беседки.

– Какого черта ты вытворяешь? Зачем? Чтобы сделать больно?

Засмеялся не весело, а как-то мрачно и зловеще:

– Знаешь, Вереск… если бы я не знал, что причиняю тебе боль, я бы, наверное, пустил себе пулю между глаз.

– Доставляет наслаждение делать людям больно?

– Нет…доставляет наслаждение делать больно ТЕБЕ!

И, схватив меня за локоть, силой привлек к себе.

– Меня трясет от возбуждения, когда я вижу, как ты вздрагиваешь и бледнеешь. А еще… когда-то я пообещал, что трахну тебя в этом платье. Ты специально его надела, чтоб я исполнил обещание?

Впилась ногтями в его руку, царапая до крови.

– Нет… чтобы насладиться, когда от боли скривишься ты.

Схватил меня за обе руки и, заведя их за спину, вдавил меня в себя. Приблизившись настолько, что теперь от его запаха у меня подгибались колени, а от захвата сильных рук ломило запястья.

– Какая у нас с тобой взаимность… спустя пятнадцать лет.

Выдернула руки из его цепких пальцев и отвела взгляд.

– Устал от своей очаровательной рыжей красотки?

Не смогла удержаться. Так хотелось промолчать, не показать, что именно я чувствую, и самое главное, не позволить себе смотреть ему в глаза. Что угодно. На губы, на его чертовую рубашку, руки, ноги…но не в глаза. Не в эту дьявольскую заводь. Потому что утонуть на ее дне настолько страшно, что у меня дрожат колени и пересыхает в горле. И этот спектакль, эта грязная игра, охота, которую он открыл на меня, скоро сведет с ума. Как будто мне объявлена война, и я знаю наперед, что никогда не стану победителем. Дьявол вернулся, и он жаждет не только плоти, он пришел собирать души. И моя…судя по всему, стала первой в его списке.

– Разве тебе не понравилась эта сцена? Ее отыграли специально для тебя. Они репетировали часами, днями, неделями, пока я не счел ее идеальной. Я нигде не ошибся? Ничего не забыл?

Отошла от него еще на несколько шагов, оглядываясь на своеобразный амфитеатр. Гости рукоплескали актерам. Нет, мне не понравилась эта сцена… потому что я помнила оригинал, потому что буквально ощутила себя там, лежащей в вереске… ощутила, как мои пальцы сплелись с пальцами Паука, и я думала о том, как же невероятно он красив и как безумно я люблю его, как безумно хочу принадлежать только ему.

– Зачем тебе воспроизводить сцены из прошлого, когда в настоящем ты, судя по всему, счастлив? Чего ты хочешь от всех нас?

– Ты скоро получишь ответы на все свои вопросы… только постепенно. По одному на каждый. Но я клянусь, что эти ответы будут исчерпывающими.

Пока он говорил, мне вдруг захотелось провести пальцами по контуру его губ. Мне всегда безумно нравились его губы. Эта чувственная полнота, этот резкий контур и сочный вишнёвый цвет. Его рот всегда выглядел так, как будто только что жадно целовал кого-то. И у меня всегда сжималось сердце от восторга и от ревности.

– Я вижу, ты оценила мой выбор… Лиза прекрасна, не правда ли?

Очарование испарилось, оставив легкий сладковато-горький привкус на губах. Теперь у него жена. У меня муж. Он целых пятнадцать лет не думал обо мне, а сейчас просто доказывает себе и самоутверждается за мой счёт. Бесхребетная, жалкая Вереск даже спустя годы превращается в покорную тряпку в его руках.

– Правда. Не оставляй ее надолго одну.

– Я ей доверяю

Сказал хищно и снова приблизился ко мне. Вот это «я ей доверяю» почему-то прозвучало упреком.

– Так значит ревнуешь?

– Не льсти себе! Пятнадцать лет. Я давно тебя забыла! Я замужем и люблю своего мужа! А все, что было с тобой, фарс, дурной сон, о котором и вспоминать не хочется.

Несколько быстрых шагов, и вот уже две ладони держат меня за лицо, и я бессильна. Я посмотрела ему в глаза и…все. И сломалась. Как же жгут его ладони кожу, как же сводит с ума низкий, бархатный голос. Его близость настолько кружит голову, что я не могу дышать. И мое тело, проклятое тело реагирует на него, покрывается мурашками восторга. Подлец…он всегда получает то, что хочет, выдирает с мясом, не заботясь о чувствах других, идет по трупам, лишь бы ублажить себя любимого. И именно это тот самый недостаток, который притягивает магнитом. Власть, уверенность в себе, мужская настойчивость, которой никогда не было у Марко.

– Как же нагло ты лжешь, Вереск.