О красоте

— Bien [53], - просто ответил Йусуф и, поощряемый воодушевлением Клер по поводу этого ясного и честного отчета, пустился в более пространное и менее удовлетворявшее ее описание, весело болтая о долгожданной беременности жены, о собравшихся в дебри Вермонта, на покой в квадрате, родителях, об успехе и процветании ресторана. Не понимавшие по-французски студенты, робко улыбаясь, сбились в кучу за спиной Клер. Их предводительница, неизменно устававшая от прозаических рассказов ближних, несколько раз потрепала Йусуфа по руке.

— Друг мой, нам нужно сесть, — сказала она по - английски, глядя поверх его головы на два ряда кабинок, разделенных широким проходом, как в церкви. Йусуф тут же перешел к делу.

— Да, конечно. Сколько вас?

— Я же тебе их не представила, — спохватилась Клер и начала перебирать своих смущенных учеников, в каждом находя что-то исключительное, хотя и слабо связанное с реальностью. Слегка бренчавший на пианино был отрекомендован как маэстро. Однажды выступившая в кабаре колледжа превратилась в будущую Минелли. Вся компания зарделась дружным, щедрым румянцем. Даже Зора, представленная как «мозговой центр группы», почувствовала подлинное и безусловное обаяние Клер: рядом с ней казалось, что пребывание в этом месте и вовлеченность в это событие — самый ценный и волшебный подарок, который может преподнести тебе жизнь. В своих стихах Клер часто говорила о чуде совпадения,идеальном соответствии выбранного занятия способностям того, кто хочет в нем преуспеть, — причем и то и другое может быть сколь угодно мелко и незначительно. Именно в точке схождения этих вещей, уверяла Клер, рождается наша красота, человечность и личность. Если твое тело создано для плавания, плыви. Если ты чувствуешь покорность, кланяйся. Если ты испытываешь жажду, пей. Или — рецепт для взыскующих высоты — напиши стихи, ведь это ничто иное как смычка чувств и мыслей, которые ты стремишься передать. В обществе Клер ты не был грубо сколоченным, обиженным природой существом. Ты был гнездом разъема, проводником своих талантов, желаний и идей. Вот почему к ней в класс рвались сотни студентов Веллингтона. Лицо бедного Йусуфа устало выражать изумление племени гигантов, пришедших отужинать в его заведении.

— И сколько же вас всего? — снова спросил он, когда Клер закончила.

— Десять или одиннадцать. Думаю, нам понадобятся три кабинки.

Рассаживание было делом политической важности. Разумеется, нужно было попасть в кабинку с Клер, а если не удастся, то с Зорой; когда же обе они случайно сели рядом, за оставшиеся сидения развернулась некрасивая борьба. Двое оказавшихся на заветных местах счастливчиков — Рон и Дейзи — радости почти не скрывали. В отличие от них соседняя кабинка подавленно притихла, а трое отщепенцев в дальнем углу комнаты явно скисли. Клер тоже была разочарована. Ее тянуло к другим студентам, не к тем, что сидели с ней сейчас за столом. Незрелые, ершистые шутки Рона и Дейзи ее не смешили. Она вообще была равнодушна к американскому юмору. При взгляде на местные, ставившие ее в тупик комедийные передачи: люди вошли, люди вышли, хохма, смех за кадром, ироничный идиотизм, — Клер как никогда чувствовала себя в Штатах иностранкой. Нынче вечером она предпочла бы сидеть за столом отщепенцев с Шантель, слушая рассказы этой угрюмой девушки о житье-бытье в трущобном пригороде Бостона. Клер завораживала хроника жизни, запредельно не похожей на ее собственную. Сама она была из международной, привилегированной и сдержанной в проявлении чувств семьи; она выросла среди американских интеллектуалов и европейских аристократов, утонченных, но холодных. Пять языков,сетовало одно ее стихотворений, ранних нескладушек начала 1970-х годов, и не сказать: люблю.Или, что еще важнее, ненавижу.А вот в семье Шантель обе фразы вспыхивали в доме с оперной закономерностью. Но сегодня Клер ничего об этом не узнает. Сегодня ей придется побыть кульком, который Рон, Дейзи и Зора набьют своими остротами. Клер откинулась на подушки и постаралась настроиться на лучшее.