О красоте

— Ну, шел 1973 год, для женщины-поэта время странное. Я варилась в кругу потрясающих людей, кругу Гинзберга, Ферлингетти ^{29}, и попадала в дикие ситуации… При встрече с Миком Джаггером или кем-то еще я чувствовала, что я под прицелом, что меня жестко оценивают — не только мои способности, но всю меня, даже внешность. И это как-то… распыляло меня, что ли, уводило меня от меня. Но уже на следующее лето я уехала, отправилась на три года в Монтану, и… все устаканилось быстрее, чем я предполагала. К тому же это был дивный край, с фантастическим ландшафтом, — такая земля наполняет тебя до краев, воспитывает как художника. Я могла целыми днями заниматься васильками, всматриваться в их подлинную, изначальную синеву.

В своей барочной манере Клер заговорила о поэзии земли, и, хотя ее ученики задумчиво кивали, ими овладела плохо скрываемая апатия. Они бы лучше послушали о Мике Джаггере или Сэме Шепарде ^{30}, из-за которого, как они знали из Интернета, Клер и уехала в Монтану. Пейзажи их не привлекали. То ли дело поэзия темперамента, романтические личности, разбитые сердца и страсти в клочки. Пресытившаяся всем этим Клер населяла свои нынешние стихи дикой флорой и фауной Новой Англии, ручьями, долинами, горными кряжами. Но воспевание природы было не так популярно, как чувственные стихи ее юности.

Принесли еду. Клер продолжала говорить о пейзажах. Явно о чем-то размышлявшая Зора прервала ее монолог:

— Но как вам удается не впасть в пасторальный лепет? Ведь описание всяких пейзажных красот аполитично. Вергилий, Поуп, романтики. К чему это идеализирование?

— Идеализирование? — в замешательстве переспросила Клер. — Не думаю, что я и правда… Знаете, мне всегда казалось, что, например, в «Георгиках»…

— Где?

— У Вергилия. В «Георгиках» природа и радости сельской жизни — основа всякого… — начала Клер, но Зора ее не слушала. Клер утомляла ее своим преподаванием. Она ничего не знала о философах, теориях и последних направлениях мысли. Иногда Зоре казалось, что Клер не хватает образованности. Она то и дело говорила «у Платона», «у Бодлера», «у Рембо», как будто у них у всех вагон времени и они могут читать, что заблагорассудится. Зора нетерпеливо моргала, следя за течением фразы Клер и дожидаясь точки или хотя бы точки с запятой, чтобы вбить туда свой клин.

— Но какой в этом смысл после Фуко? — спросила она, когда долгожданный миг настал.

Начался ученый спор. Компания оживилась. Лена вскочила на ноги, чтобы разогнать кровь. Клер почувствовала усталость. Она была поэт. И как ее занесло в университетский круг, где все надо обосновывать, даже желание воспеть каштан?

— Бу.

Клер и все за ее столиком подняли глаза. Перед ними стоял высокий и красивый смуглый парень, за спиной у которого маячило еще пятеро или шестеро красавцев. Леви, нимало не смущенный пристальным вниманием к себе, ответил на него кивком.

— В одиннадцать тридцать у входа, идет?

Зора тут же согласилась, чтобы поскорей от него отвязаться.

— Леви? Это ты?

— О, миз Малколм, здравствуйте.

— Ого! Только посмотрите! Вот что делает с человеком спорт. Ты просто богатырь!

— Стараемся, — сказал Леви, играя бицепсами. Он не улыбался. Он знал про Клер Малколм, Джером рассказал ему, и судил об этом деле очень трезво, в согласии со своей рассудочной жилкой, позволявшей ему смотреть на вещи с разных точек зрения. Он искренне жалел мать, но мог понять и отца. Леви в прошлом тоже нежно любил девушек, а потом крутил с другими по куда менее возвышенным причинам, и не видел ничего порочного в разграничении секса и любви. Однако, встретив Клер Малколм, он был озадачен. Ну и странные же у папы вкусы! То же мне трофей! Буфера-то где? Он чувствовал неправильность и бессмысленность такой подмены. И решил свернуть разговор в знак солидарности с более щедрой конституцией матери.

— Отлично выглядишь, — промурлыкала Клер. — Хочешь выступить?

— Не знаю. Как получится. А мои друзья, видимо, да, — сказал Леви, мотнув головой в сторону своих спутников. — Ну я, наверное, пойду займу место. В одиннадцать тридцать, — повторил он Зоре и ушел.

Клер, от которой не укрылось немое судилище Леви, налила себе в большой бокал еще вина и перечеркнула недоеденный салат ножом и вилкой.

— Думаю, нам тоже пора, — тихо сказала она.

8

По сравнению с прежними разами этнографический состав клуба изменился. Белых, насколько могла судить со своего места Клер, пришло мало, людей ее возраста не было совсем. Не то чтобы это имело какое-то решающее значение, но она ожидала другого, и такой расклад ненадолго выбил ее из колеи. Спасибо йоге, она могла сесть по-турецки на пол, как женщина куда более молодая, и затеряться среди студентов. На сцене, под блюзоподобный свинг, производимый на втором плане маленьким живым оркестром, нагло декламировала черная девушка с обмотанным тканью снопиком на голове: