О крокодилах в России. Очерки из истории заимствований и эк­зотизмов

Зарождение интереса к риторической эмблематике восходит к европейским заимствованиям второй половины XVII века и непосредственно связано с деятельностью Киево-Могилянской академии[403]. В латиноязычных риториках академии, во многом воспроизводивщих риторические курсы польских иезуитских коллегий, эмблематика (emblemata) рассматривалась в составе разделов inventio, elocutio/ornatus и memoria и связывалась с изучением тропов — метафор, аллегорий и символов, служащих (наряду с сентенциями, шутками, пословицами, сравнениями и загадками) украшению речи[404]. В функции тропа эмблема подразумевает «визуализацию» сказанного — композицию, включающую в идеальной совокупности три части: надпись (inscriptio seu lemma), эпиграмму (epigramma) и изображение (imago seu pictura)[405]. Взаимосвязь слова и изображения в истории западноевропейской риторики подпитывалась традицией иконографической персонификации самого понятия «риторика». Истоки визуальной эмблематизации риторики усматривали уже в образе Афины-Паллады как богини мудрости и красноречия[406]. В трактате Марциана Капеллы «De nuptis Philologia et Mercurius» (420-е годы; первое издание — 1499) представление о коронованной и вооруженной мечом деве-риторике персонифицируется в ряду Семи Свободных Искусств, ставших каноническими для эпохи позднего Средневековья и Возрождения[407]. В русскоязычных риториках изображение риторики в образе восседающей на троне царицы-девы со скипетром в одной руке и свитком — в другой встречалось в лицевых списках «Книги избранной вкратце о девятих мусах и о седмих свободных художествах» Николая Спафария (1672)[408]. Исключительно популярным было также эмблематическое уподобление риторики руке, пальцы которой символизировали пять частей риторического знания (inventio, dispositio, elocutio/ornatus, memoria, pronuntiatio/actio). Этот традиционный для европейской риторики — мнемотехнический по своему происхождению образ лег в основу латинской «Риторической руки» Стефана Яворского (конец 1690-х годов)[409]. В русском переводе Ф. П. Поликарпова (1705) эмблематический смысл заглавия (про иллюстрированного в рукописи изображением руки, на пальцах которой начертаны названия риторических частей: «изобретение», «расположение», «краснословие», «память», «произношение») истолковывается так: «Быти аки пять перстов, от сих прочее пяти перстах зде по единому речется рука риторическая пятию частьми или пятию персты укрепленная. В шуице ея богатство и слава», «Перст великой может силою. Указателныи: указует ведение и путь ко звездам. Среднии: златом научает средству. Перстневыи: перстнем обручает премудрость. Мизинец или у шесник ушеса отирает и отверзает ко слышанию»[410]. Среди других эмблематических изображений риторики — фонтан (ср. современное выражение «фонтан красноречия»), дерево, сад, лабиринт, храм или дворец[411]. В переведенной Косьмою Афоноиверским на русский язык «Риторике» Софрония Лихуда (1698) описание «древ» «похвалы града», «панегирического слова», «рож(д)ества», «очистительного слова», «начертожного слова», «благодарного слова», «победителного слова», «напомазания царя», «паранимического слова», «надмертвенного, или надгробного слова» сопровождается эмблематическими рисунками.

^{Elias Salomo: Scientia artis musica}

^{Стефан Яворский. Риторическая рука}

^{Карион Истомин. Книга любви. Москва, 1689}

В риторизации предметной эмблематики существенное место занимает сочинение «гербовых виршей», описывающих и аллегорически истолковывающих гербы знатных родов. Стихотворное описание и пояснение геральдики с привычными для нее изображениями животных, растений, геометрических фигур и т. д. обязывает к овладению риторическими приемами аллегорического и метафорического истолкования природы[412]. Характерное для украинских грамотеев увлечение гербовыми виршами проникает в Россию к 1670-м годам[413].