О Ленине и Октябрьской революции

Его мышление примитивно, элементарно и носит следы влияния условий жизни и работы на земле. Оно отражает вековую жизнь на бескрайних просторах равнин и полей в условиях долгой зимы. Своим неискушенным и неученым умом крестьянин ко всем вопросам находит свой особенный и подчас совершенно неожиданный по своей проницательности подход. Он отметает давно сложившиеся мнения, по-своему оценивает западную цивилизацию и уверен, что она обходится нам слишком дорого. Его не поражают машины, производительность и производство. Он спрашивает: «Для чего это? Делает ли это людей счастливее? Становятся ли они от этого добрее?».

Его суждения не всегда глубоки. Иногда они просто наивны и кажутся странными. Когда в понедельник утром собрался деревенский «мир», староста любезно передал мне приветствие всей деревни. Извиняющимся тоном он сказал, что дети сообщили дома о том, что у меня золотые зубы, но это показалось им неправдоподобным, и они не знают, верить этому или не верить. Мне ничего не оставалось, как выставить свои зубы на обозрение. Я раскрыл рот, староста внимательно посмотрел туда и наконец с серьезным видом подтвердил сообщение. Вслед за тем перед моим открытым ртом выстроилось с полсотни длиннобородых мужиков. Каждый из них, насмотревшись, отходил в сторону, чтобы предоставить такую возможность следующему. Эта церемония продолжалась до тех пор, пока все собравшиеся члены «мира» не прошли перед моим раскрытым ртом.

Потом я объяснил им, что в Америке принято испорченные зубы пломбировать цементом и ставить на них золотые и серебряные коронки. Один восьмидесятилетний старик, прекрасные белые зубы которого не нуждались ни в каком лечении, сказал, что у американцев, должно быть, какая-то особенная и очень твердая пища, от которой ломаются зубы. Некоторые заметили, что для американцев, может, и подходят золотые зубы, но для русских они не годятся, потому что русские всегда пьют много чаю, причем очень горячего, и от него золото, чего доброго, расплавится еще. Тут заговорил Иван Иванов, который в связи с тем, что в его доме жили необычные гости, пользовался особым преимуществом. Он настойчиво утверждал, что в его доме чай такой же горячий, как и у любого другого в деревне, что я выпил не меньше десяти стаканов и с зубами моими ничего не случилось.

За пределами США слово «американец» считалось почти равнозначным понятию «богатый человек». Мои золотые очки и авторучка с золотым пером привели их к убеждению, что я, должно быть, очень богат. А я не меньше их изумился, увидев в деревне немало золота. В этой крестьянской деревушке имелось золото, но только не на людях, а в церкви. Сразу же у входа в церковь возвышался огромный иконостас, покрытый блестящей позолотой. На украшение церкви жители деревни собрали десять тысяч рублей.

Хотя эта деревушка находилась далеко от Западной Европы и Америки, в ней все же можно было заметить следы цивилизации, проникавшей сюда с Запада. Я видел сигареты, зингеровские швейные машины, людей с искалеченными пулеметным огнем руками и ногами, а два паренька из фабричного поселка носили купленные в магазине костюмы и целлулоидные воротнички, представлявшие резкий контраст в сравнении с рубахами и кафтанами крестьян.

Однажды вечером, стоя у соседнего дома, мы были поражены, услышав донесшийся из-за занавески мягкий голос, спрашивавший: «Parlez vous Francais?» ^[17]. Эти слова произнесла красивая девушка-крестьянка, выросшая в деревне, но державшаяся так, будто она воспитывалась при дворе. Оказывается, она служила в одной французской семье в Петрограде, а домой приехала рожать.

Таким путем влияние внешнего мира проникало в деревню, пробуждая ее от векового сна. Пленные и солдаты, торговцы и земские деятели рассказывали о больших городах и заморских странах. Но все это приводило к тому, что в деревне складывалось путаное представление о зарубежных странах — факты перемешивались с вымыслом.

Как-то раз одно обстоятельство, касавшееся Америки, было подчеркнуто преподнесено мне и поставило меня в неловкое положение.

Мы сидели за ужином, и я объяснял, что в свою записную книжку заношу заметки о тех обычаях и привычках русских людей, которые казались мне странными и необычными.

— Например, — сказал я, — вместо отдельных тарелок вы едите из большой общей миски. Это странный обычай.

— Да, — согласился Иванов, — мы, наверное, странные люди.

— А эта огромная печь! Она же занимает треть всей избы. В ней вы печете хлеб. На ней вы спите. И в ней же устраиваете парную баню. Вы почти все делаете в печке и совершенно необычно.

— Да, — снова закивал Иван, — мы, наверное, необычные люди.

Я почувствовал, как кто-то наступил мне на ногу, и подумал, что это собака, но, взглянув под стол, увидел поросенка.

— Вот! — воскликнул я. — Это ваш самый странный обычай. Вы пускаете свиней и кур туда, где едите.