О любимых во весь голос плачу

Беру дрын, эту «бабушку Апросю», иду крейсерской скоростью за Франтиком. Он ещё больше торопит меня, боится, вдруг не успеем. Не понимаю, что случилось, пожар что ли? А пёсик спешит, суетится и направо гавкнет, и налево. Понятно, он что- то рассказывал, но что?

«Бестолковый всё-таки,– подумал я про себя,– иди куда тебя позвали, там видно будет».

Идти пришлось довольно долго, за последние дома деревни в лес на поляну. Пока шли, Франтик не умолкал ни на минуту, голос его был тревожным, но без той злости, с которой тянул меня за штанину.

На поляне нас ждала такая картина: Мушка лежала животом на траве, вытянув все четыре лапки в струнку. Метрах в пяти от неё сидел бесхозный кобель Кабысдох. Недалеко от него теснились, иногда покусывая друг друга, стайка кобельков, живущих по принципу «а вдруг что-то обломится и нам перепадёт».

Заприметив в моих руках «бабушку Апросю», Кабысдох и стая кобельков ломанулась в разные стороны, а будь я без строгого оружия, хулиганы даже б ухом не повели. Мушка поднялась с земли, отряхнула с себя прилипшие травинки и радостно пошла на встречу Франтику. Они долго обнюхивали друг друга, как – будто не виделись сто лет и спрятались за густым кустом орешника, оставив меня наедине с дрыном. Ждал я друга довольно долго, более получаса. Вернулся он уставшим, часто приседал на траву, приводил себя в порядок и снова еле-еле плёлся сзади меня, не выронив ни звука.

Этот случай я уже успел порядком позабыть, когда к нам однажды позвонили в дверь. На пороге стояла молодая и симпатичная женщина, держа в руках корзиночку, на дне которой сладко спал щеночек, ну вылитый Франтик.

–Это вам алиментщик,– просто сказала она и протянула мне корзину. Я не знал, как благодарить и не успел этого сделать, как она развернулась и скрылась за дверью.

      Ах, но как же кстати этот подарок судьбы! Мы только на днях договорились с родственниками в выходные поехать в город, купить там щеночка и подарить его семье Филимоновых. Дело в том, что жена Филимонова не так давно заболела рассеянным склерозом. Сам Филимонов с сыном с утра до вечера на работе, а она бедняжка весь день в коляске. Поговорить не с кем. Как же ко двору пришёлся им щеночек. Они нарадоваться не могли, наперебой хвалили его, говорили, какой он ласковый, умный, понимал всё с полуслова. Только говорить не умел.

Прошло какое-то время. Мне позвонил старший сын. Он служил в войсках ВДВ, просил срочно приехать по какому-то важному делу. В день отъезда я ходил по участку наводил порядок и увидел Атоса, лежавшего на соломе, которую мы привезли с Франтиком когда-то для ежа. Проходя мимо, я окликнул Атоса. Кот лениво посмотрел на меня и поник головою на солому. Я не придал этой картине ни какого значения.

Трое суток меня не было. Вернувшись домой, я не услышал радостных возгласов Франтика, который всегда после разлуки так радовался моему приезду. Обойдя весь дом, не нашёл его в комнатах. Пошёл на участок, за дом. И там его не было. Проходя мимо кучи соломы, увидел Атоса. Он лежал всё в той же позе, будто прошедших дней и не было. Я окликнул его. Атос не отозвался. Прикоснулся к нему рукой,– он был закоченелым. И тут так защемило моё сердце, слёзы градом хлынули из глаз. Долго не мог прийти в себя. Не стесняясь своих слёз, выкопал за сараем глубокую яму, похоронил Атоса. А что же с Франтиком? Куда он подевался? Спросить было не у кого. Младший сын на время учёбы в институте переехал жить в город к дедушке. Естественно, он знать не мог. С женой мы давно не контачили, да она и не сказала бы мне всю правду. Почти месяц я ходил, как в воду опущенный. Горе так придавило, что белый свет стал не мил. Даже похоронив своих родителей, я не был тогда убит так горем, как в этот раз.

Потом, три недели спустя, соседка рассказала мне всю правду о Франтике. Жена каждое утро выпускала его гулять на улицу. Весь день на пролёт Франтик бегал из дома в дом, из подъезда в подъезд. Всё что-то искал. Скорее всего меня.

Во дворе одного дома сидела на цепи чёрная лайка с лихо закрученным хвостом. Большо-о-о-й специалист по белкам, а Франтик был чуть больше белки, как раз на раз укусить хватило.

Не гневайся на меня, мой добрый читатель за то, что в конце рассказа я так густо замесил скорбные краски. Что поделаешь. Жизнь есть жизнь. Никуда от этого не денешься. Все мы только гости на этом милом белом свете и рано или поздно уйдём навсегда в безвозвратную мрачную вечность. И только память добрых друзей на краткий миг продлит следы нашего пребывания на этой прекрасной земле.

Найда и сестра.