О любимых во весь голос плачу

Всю эту картину видела соседка Левакина Уляха Косориха, которая доводилась двоюродной сестрой бабушке Апросе. Она задворками, задворками, чтобы Ефим не видел, прибежала к нам и рассказала обо всём. В таких случаях с бабушкой Апросей лучше не связываться. Баба-огонь! На вилы полезет, но своего не упустит. Выслушав Ульяну, бабушка мухой к Ефиму Левакину. Тот только-только освежевал зайца. В одной руке у него тушка, в другой -вывернутая шкура косого. Бабушка вырвала из рук Ефима и шкуру, и зайца и давай скользкой тушкой ему по морде наяривать.

–Я табе, акаянный, и другую ногу выпрямлю, – грозилась бабушка Апрося, выходя от Левакина. Собачки понимали, что ругань хозяйки к ним не относится, и радостно смотрели на тушку зайчонка, которым бабушка продолжала, ругаясь, потрясать в воздухе, и всё пытались дотянуться до него и понюхать.

Кузьма и Кузя

1.Кузьма

Кузьме давно за семьдесят. Он высок и худощав. Голова постоянно клонится вниз, словно на шее камень. Ноги, полусогнутые в коленях, и сутулость делают старика похожим на вопросительный знак. Своим профилем Кузьма как бы спрашивает у  человечества: «Для чего живём?!?»

Долгая жизнь убедила Кузьму верить в примету: какое утро, таким будет и день. Утро сегодня отвратительное. Не выспался. Всю ночь мыши устраивали такой «концерт»,– врагу не пожелаешь. Не дали спать, окаянные! Только забудется, задремлет, они как кони на ипподроме, мать бы вашу. Носятся за обоями наперегонки. Ну что делать? Достал мышеловку, стал её заряжать коркой чёрного хлеба. А она, зараза, такая чувствительная, того и гляди по пальцам саданёт. Руки- то трясутся, будто кур воровал. Что хотите – старость! Отгорцевал, голубчик! Уже восьмой десяток на подлёте. Да-а… Так вот к утру только- только справился с мышеловкой. Поставил её под столом. Там пространство маленькое. Кузя до неё не доберётся. Не дай бог с голодухи тронет корку хлеба в мышеловке, – голову размозжит. Во жизнь! А – аа!.. Кому ни скажи, – засмеют: живой кот всю ночь дрыхнет на диване, день – деньской дежурит около холодильника, ждёт подачки, а хозяин мышей ловит. Чудеса да и только!

Кузьма, с трудом преодолевая каждую ступеньку, по лестнице стал спускаться в подвал. Лестница неудобная: крутая, с большими прогалами меж ступенек. Супруга Кузьмы, царство ей небесное, всегда костерила старика за лестницу.

-Хуже сделать не мог?!?

-А из чего делать – то? – горячился Кузьма,  будучи моложе и полный сил. –  Языком – то делать – не вспотеешь. Поди– ко глянь в магазине, – худого горбыля не сыщешь. Как в Монголии. На кой лад берегут лес? На тетиву нужна хорошая пятидесятка, чтобы уклон соблюсти.

-Уклон в мозгах поправил бы…Руки не оттуда растут, – не унималась та.

Кузьма горько вздохнул. Сколько труда, а, главное, нервов стоило ему построить свой домишко. Почему – то вспомнилась Братская ГЭС, которую в молодости строил. Работали быстро, ладно. Ни задержек, ни волокиты. А свой дом пыжился, пыжился, чуть пупок не развязался. Одних сапог истоптал на ступеньках райисполкома незнамо сколько.

Старик пошарил по бетонной стене, нащупав выключатель, включил свет. Подошёл к большой деревянной  бочке. Разгребая в ней сухой песок, стал доставать морковь крупную, как кукурузные початки. Каждую тщательно вытирал тряпочкой, поднимал её, краснокожую, ближе к лампочке, вертел на свету, искал – нет ли изъянов.

-Хороша, толстопузая! На рынке такую с руками оторвут. – Говорить сам с собою Кузьма начал, как ушла из жизни супруга. Так легче одинокому, не то одичаешь.

Когда пакет наполнился морковью, Кузьма стал на нижнюю ступеньку лестницы, препроводил его наверх. Подошёл к деревянному закрому, что стоял чуть дальше бочки. Открыл крышку и по подвалу пошёл густой терпкий запах картошки вперемешку с  утлым запахом гнилой доски.

-И картошкой бог не обидел, – тешил себя старик. Синеглазка крупная, сочная, упираясь друг в дружку, подчёркивала тесноту деревянных стенок закрома. «Как люди, – подумал Кузьма. – Жмутся, теснятся, суетятся. Чудно устроена жизнь. С малых лет до старости колотишься, вертишься в тесном мирке. Зачем?  Для чего карабкаешься по этой скользкой ледяной горе, что называется жизнью. Тянешь из себя последние жилы, надрываешься. Тебе кажется, что достиг определённых высот. Остановившись, оглянешься – ты на том же месте. А силы потеряны. Теперь, как выжатый лимон, как стоптанный башмак ни кому не нужен. Валяешься на обочине дороги, мешаешься под ногами. Тебя пинают, откидывают всё дальше и дальше от проезжей части дороги».

Картошка одна к одной, но старик дотошно проверяет каждую, прежде чем положить в брезентовую сумку. Не себе же достаёт, – людям. Наполнив сумку, Кузьма закрыл закром, выключил свет, стал подниматься  по лестнице. Каждая ступенька давалась с трудом. Годы выветрили былую силу, пропала ловкость, и только прежнее упрямство заставляло его двигаться.

Старик закрыл крышку подвала.  Достал из – за стола старую потрёпанную сумку – тележку. Положил в неё картошку с морковью. Сверху положил круглый безмен. Подошёл к умывальнику помыть руки.